Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Впрочем, его труд имел свои далеко идущие последствия, и можно сказать, что именно с него начались современные поиски исторического Иисуса, о которых я расскажу позже. Важнее всего то, что он разделял вопросы истории и вопросы веры, во многом поступая так, как поступал Спиноза. Вера в божественную природу или вдохновляющий образ Иисуса не отвечает на вопрос, происходило ли в действительности то или иное событие, о котором повествуют Евангелия – да и вообще никак с этим вопросом не связана; обе проблемы просто занимают разные места на карте. С этим можно спорить; можно утверждать, что это ошибка и что прежде всего лишь благодаря чудесным событиям ученики могли поверить в Иисуса – или, напротив, можно говорить о том, что именно божественная природа Иисуса дает нам возможность верить в то, что он совершил деяния, в совершение которых кем-то другим мы бы просто не сумели поверить: так историческое исследование и богословские формулировки идут рука об руку. Но для Штрауса все это оказалось несбыточной – и при этом весьма сумбурной – грезой, которую он принял за действительность.

Тот род критического исследования, которым занимался Штраус, уже не мог, пробудившись, просто так кануть в Лету, и вся библеистика вплоть до наших дней – это его наследница, хотя, конечно, в числе ее праотцов нельзя не упомянуть Спинозу и Реймаруса; впрочем, многие библейские критики сегодня намного ближе к ортодоксальной христианской вере, чем можно было бы предположить с учетом такой родословной. Рациональное исследование Ветхого Завета во многом шло по тем же самым путям. В том же году, когда вышел первый том штраусовской «Жизни Иисуса», Вильгельм Фатке (1806–1882) опубликовал свою книгу «Библейское богословие: религия Ветхого Завета». Вдохновение он черпал в философии Гегеля, но на историческом уровне его работа была весьма новаторской и утверждала, что порядок книг в Еврейской Библии неверно свидетельствовал о развитии богословского мышления в Древнем Израиле. Как предположил Фатке, религия пророков была древнее, нежели та, которую сохранило Пятикнижие. И именно эта религия стояла у самых истоков развития того мировоззрения, которое внесли в Пятикнижие в более поздние времена. В сущности, в этом труде предвосхищаются аргументы Юлиуса Велльгаузена, рассмотренные в главе 2, но их время еще не пришло: в те дни все просто списали на приложение гегелевских идей о развитии духа к проявлению материи – Ветхому Завету, – к которому они не подходили. Фатке практически исчез из поля зрения до тех пор, пока Велльгаузен в 1878 году не возродил его теорию (устранив из нее все гегельянство). Выраженная в краткой формулировке lex post prophetas , «закон явился после пророков», теория Фатке и Велльгаузена могла бы стать подарком небес для Спинозы, поскольку прекрасно сочеталась с его теорией о том, что именно Ездре (жившему самое раннее в V веке до нашей эры) мы обязаны появлением «книг Моисеевых» [33].

Фердинанд Кристиан Баур (1792–1860), как и Штраус, преподавал в Тюбингене, вот только, в отличие от упомянутого коллеги, его путь был долгим, а служба – безупречной [34]. Баур заложил основы исследования гностицизма (см. главу 11), и его труды в области Нового Завета тоже отличались новаторским характером. Большую часть новозаветных текстов он относил ко II веку – то есть ко времени намного более позднему, нежели принято, по общему согласию, считать в наши дни – и утверждал, что в этих текстах можно усмотреть борьбу двух версий христианства, одна из которых, в конечном итоге, обязана своим появлением апостолу Павлу, а другая – апостолу Петру. Первый делал акцент на миссии к неевреям, а христианство Петра было связано с иудейским вариантом веры, восходившим к иерусалимской общине под началом апостола Иакова. Сравните это с тем, что Павел говорит в Послании к Галатам (Гал 2:11–12):

Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных.

Книгу Деяний святых апостолов Баур считал безнадежно неисторической и видел в ней лишь попытку примирить паулинистское христианство с иудейским, предпринятую во II столетии.

Вероятно, более радикальным было другое: Баур настаивал на том, что у каждого из четырех Евангелий есть своя тема, или «тенденция» ( Tendenz ). Сейчас эта идея принята повсеместно, но в те дни вызывала тревогу, поскольку отделяла Евангелия от точных исторических хроник и расценивала их как сознательно сочиненные книги, призванные выразить особый смысл – и тем самым ставила под вопрос их историческую достоверность. (В главе 8 я показывал, что современная редакционная критика оказывает схожий эффект.) И кроме того, это означало, что Евангелия, различаясь между собой, не отражаются напрямую в единой системе христианских доктрин.