Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Это дело Бога Израилева как Завершителя, и… Бог как Завершитель вовлекает в свое дело род человеческий и дает нам возможность для «домостроительства, основанного на взаимном благословлении» между теми, кто отличается друг от друга, и теми, кто продолжает отличаться. Бог совершенствует род человеческий, избирая его для исторического и неокончательного устроения различий и взаимозависимости, определяющая характеристика которого – это божественно проведенное разграничение между Израилем и народами. Две идентичности, еврейская и нееврейская, в основе своей – не антитетические и даже не «раздельные, но равные» пути соотнесения с Богом. Скорее они – два взаимозависимых способа участия в божественной икономии благословления, ориентированной на окончательное завершение всего рода человеческого в Божьем эсхатологическом шалом [10].

Для большинства христиан такая трактовка Библии, возможно, окажется совершенно новой: подобной не было никогда во всей истории христианских толкований Священного Писания. Главная роль при таком понимании отводится завету Бога с Израилем: к завету, дополненному через Христа, когда неевреям открылось больше, чем они знали прежде, но ни в коем случае не упраздненному. Здесь привычная иудеям трактовка Священного Писания как истории Израиля не отвергается, а напротив, находит свое подтверждение. К нему добавляется то, что Священное Писание также касается и истории иных народов (неевреев, или « гойим ») в ее отношении к Израилю: вряд ли иудеи, читающие Библию, захотят отвергнуть подобную точку зрения. Но неевреи не представлены как те, кто однажды, получив новый, лучший завет, станет наследником обетований, данных Израилю. Скорее они изображены как люди, с которыми тоже устанавливает связь Бог Израилев. В конце концов, как всегда утверждалось в традиционном еврейском понимании, именно такова неотъемлемая часть истории благословления Ноя, праотца всего рода человеческого. Но модель грехопадения и искупления, через которую христиане по традиции выстраивали свое собственное понимание всей Библии, слишком легко пренебрегает историей Израиля и народов и вводит ложную универсальную тематику в книгу, связанную с конкретным народом, Израилем, и отношениями этого народа с внешним миром.

Книга Солена бросает христианам вызов и требует от них прислушаться к свидетельству Еврейской Библии, не налагая на нее заранее условленную богословскую схему, в основе которой лежит Новый Завет. Да, это потребует долгих богословских размышлений, но это могло бы привести к тому, что христиане смогут обращаться к Еврейской Библии, понимая ее четко и ясно и преодолеют суперсессионизм, а новую весть Христа с подлинным ликованием встретит весь мир – и неевреи, и евреи. Иудеям больше не придется испытывать какой-либо гнет, принуждающий их отказаться от иудаизма – напротив, христиане, вероятно, и сами проявят желание к тому, чтобы иудеи торжественно прославили свою религию и утвердили ее вечную ценность. Но пусть даже предложение это весьма заманчиво, не думаю, будто оно хотя бы отчасти согласуется с какими бы то ни было трактовками Еврейской Библии, принятыми у христиан за всю историю христианской религии: в ней всегда (со времен апостола Павла) следовали модели «катастрофы и миссии спасения», согласно которой вся библейская весть считалась универсальной, предназначенной для всех, а иудейский характер этой вести – относительным. Впрочем, это ставит интригующий вопрос: как трактовал еврейские Писания сам Иисус? Считал ли он себя тем, кто освободит мир от грехов – как в более поздней христианской модели, – или же, в сущности, иудейским учителем, стремившимся своим радикальным нравственным учением сделать так, чтобы иудеи лучше соблюдали Тору? Вторая трактовка характерна для одного из современных направлений в библеистике, носящего название «Иисус Иудей» [11]: это направление вбивает клин между Иисусом и апостолом Павлом – ведь, по взглядам сторонников этого течения, именно Павел устранил все иудейские элементы из вести Иисуса. Если это так, тогда в аргументе Солена можно усмотреть возвращение к тому, как понимал логику Еврейской Библии сам Иисус, и отойти от мешающей догматической схемы «четырех этапов», которая, как справедливо полагает Солен, определила большинство христианских трактовок Библии со II столетия нашей эры. Однако он не уделяет внимания тому, что сам Иисус притязал на свой собственный статус как знаменующий новый этап в отношениях Бога с Израилем – или, возможно, приближение конца эпохи. В евангельских традициях Иисус предстает перед нами, чувствуя, что его судьба божественно предопределена – и не так-то легко устранить это чувство, оставив нам лишь упрощенный образ иудейского учителя – сколь бы то ни было великого.