Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

«Избирался» – это совершенно неверное слово, и использовать его здесь просто нельзя. Афанасию Великому не приходилось выбирать четыре евангельских текста из двух или трех десятков; перед ним было четыре Евангелия, уже давно считавшихся нормативными, и несколько других, которые широко отвергались. Порой предлагались критерии отбора, и неканонические книги не могли их пройти, поскольку просто не имели тех качеств, благодаря которым их можно было принять. Скажем, в какой-то мере книги должны были обладать апостольским авторитетом – и принадлежать (предположительно) либо перу апостолов (Евангелие от Матфея, Евангелие от Иоанна), либо перу тех авторов, которые близко общались с апостолами (Евангелие от Марка, Евангелие от Луки). Кроме того, учение, изложенное в книгах, должно было быть «ортодоксальным». Мы и сами видели, что именно об этих двух критериях писал Евсевий во фрагменте, процитированном выше: «…речь их и слог [канонических книг. – Авт .] очень отличаются от апостольского духа, мысли же и все учение в целом далеко не согласуется с истинным правоверием» [11]. Но два этих критерия служат друг другу опорой и поддержкой. Апостольские творения можно было бы счесть ортодоксальными, и потому Евангелие от Иоанна принимали, по крайней мере, если не все, то многие, хоть в нем и был ряд тенденций, наличие которых в других книгах могло бы привести их авторов к обвинению в «гностицизме» (об этом читайте ниже). А ортодоксальные произведения могли считаться апостольскими, если не было свидетельства в обратном, так что автор Мураториева канона вполне мог причислить «Пастыря» Ерма к каноническим книгам, если бы не было известно, что она написана не апостолом; те же, кто поддерживал Послание к Евреям как богословски верное, были склонны приписывать его апостолу Павлу. Ориген порой может даже определять «апостолов» как авторов Евангелий – вместо того чтобы определять Евангелия как писания апостолов [12]. Все это предполагает, что оба критерия были приведены в действие уже после того, как определился статус книг; они – это часть размышлений Церкви над тем священным статусом, который уже был приписан тем или иным произведениям, а не принципы, по которым эти произведения избирались в первую очередь [13].

Возможно, главным для признания каноничности текстов было их непрестанное использование в Церкви – здесь, опять же, можно привести цитату из Евсевия: «Эти книги [иными словами, неканонические. – Авт .] никогда не удостаивал упоминания ни один из церковных писателей». Не просто древнее происхождение, но долгое использование – вот какой была важнейшая характеристика священной книги, и большая часть Евангелий и Посланий, отвергнутых Афанасием Великим и ему подобными, эту проверку, вероятно, пройти не могла. Такое использование, безусловно, подразумевало, что текст читали на литургии – как подтверждение его святости и нормативного характера. Комментарии, сделанные в Мураториевом каноне о «Пастыре», позволяют предположить, что на литургии во всеуслышание перед лицом собрания могли читаться и неканонические книги, но их отличали от книг Нового Завета – возможно, их читали в ином месте богослужения, а не среди «пророков» (ветхозаветных книг?) или «апостолов» (новозаветных книг?).

Если говорить прямо, как делает это Чарльз Хилл, то ответом на вопрос: «Кто написал Евангелия?» будет: «Никто» [14]. К ним начали обращаться, они стали незаменимыми, их защищали от нападок, им было суждено превратиться в важнейший ресурс Церкви – но никто и никогда не «выбирал» их согласно тем или иным критериям. Все оправдания для их принятия ретроспективны: книги каноничны, если принадлежат апостолам, но и апостолам они принадлежат, только если каноничны. Их принимали просто потому, что их принимали всегда. Этот момент хорошо подчеркнул Франц Штульхофер:

Стоит нам задуматься о той бесконечной непрерывности, с которой ранние христиане обращались к новозаветным книгам, и нас поразит «глубокая тишина, в которой родился канон, слышная наблюдателям из поздних поколений» (Франц Овербек). Это история, в которой не свершалось никаких революций. Все самое необходимое пребывает в ней изначально, и мельчайшие перемены случаются столь постепенно, что никто и не замечает их [15].

И что же нам сказать об исключенных книгах? В целом они появились значительно позже тех, что были приняты как канонические, и уступали по качеству – и хотя, конечно, это спорный вопрос, зависящий от точки зрения, но все же несложно почувствовать, что многие христиане пришли бы в смятение, если бы их попросили принять большую часть этих книг как Священное Писание. Возьмем, к примеру, «Евангелие детства от Фомы», книгу II века, повествующую о ранних годах жизни Иисуса (ее не следует путать с «Евангелием от Фомы», о нем смотрите ниже): в ней Иисус проклинает тех, кто причиняет ему беспокойство. Даже если Церковь и подавляла такие тексты, причину поймет любой. К некоторым из них в ранней Церкви явно обращались, хотя и не так часто, как к каноническим книгам; многие совершенно канули в забвение и были найдены лишь в наши дни: их открытие часто становилось искрой, из которой возгорались сенсационные пропагандистские кампании, – особенно это касается «Евангелия от Иуды» и «Евангелия от Марии», двух других гностических текстов, возникших не раньше конца II века.