Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Именно Августин заложил последующий курс на «гармонию Евангелий», о которой писали многие в истории христианства – и особенно в эпоху Реформации. Такой образ мысли предполагает, что Евангелия – это каноническое Священное Писание, и тем самым они не подлежат никаким изменениям, а любые противоречия в них только кажутся. Но Татиан еще видит все по-другому: для него евангельский материал податлив и поддается изменениям, – равно так же Матфей был волен менять текст Евангелия от Марка. Да, я высказывал предположение о том, что изначально Евангелия были отдельными произведениями, задуманными по аналогии с греко-римскими биографиями, но в начале II века христиане воспринимали их совершенно иначе: как источники сведений об Иисусе, которые все еще можно было исправлять и располагать в разном порядке. В каком-то смысле Татиан – прямо-таки пятый евангелист. Должно быть, представление о Евангелиях как о завершенных данностях возникло уже после его эпохи: в полной мере оно уже присутствует у Оригена, который еще задолго до Августина пишет комментарии к Евангелиям как к отдельным произведениям. И опять же, мне кажется, что именно во II столетии (скорее всего, ближе к его концу) нам следует искать истоки представления о завершенном и «библейском» облике тех книг, которые мы называем Новым Заветом.

Пятый элемент, свидетельствующий о том, что во II столетии новозаветные тексты перешли из разряда важных источников в разряд Священного Писания – это феномен, известный как nomina sacra , «священные имена». Почти во всех христианских манускриптах (и почти ни в каких нехристианских) определенные слова пишутся в сокращенной форме. В их число входят слова, составляющие первый христианский акроним ΊΧΘΎΣ («рыба»): Ἰησοῦς Χριστός, Θεοῦ Υἱός, Σωτήρ («Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель»), а также другие особые термины, например: «небеса», «дух», «мать» и «крест» [30]. Примечательно то, сколь последовательно в манускриптах с книгами, ныне составившими христианскую Библию, проводятся и стяжение (использование первой и последней букв слова), и «приостановка» (использование первых двух букв слова). Скажем, так, где слово θεός («бог») обозначает языческого бога, оно не сокращается; равно так же не сокращается и слово υἱός («сын»), когда относится к обычному сыну, а не к Иисусу, Сыну Божьему. Этот обычай чем-то похож на нашу практику написания священных слов с заглавной буквы: «Бог», «Сын», «Дух Святой», – а в некоторых книгах принято писать с заглавной и местоимения «Он» и «Его», когда речь идет о Боге или Иисусе. Известно, что обычай использовать nomina sacra столь же древний, как «Послание Варнавы», поскольку его автор рассуждает о численном значении имени «Иисус» (числа в греческом передаются буквами алфавита), когда это имя записано как IΗ.

Авраам, который первый ввел обрезание, предвзирая духом на Иисуса, обрезал дом свой, содержа в уме своем таинственный смысл трех букв. Писание говорит: «обрезал Авраам из дома своего десять, и восемь, и триста мужей». Какое же ведение было дано ему в этом? Узнайте сперва, что такое десять и восемь, и потом, что такое триста. Десять и восемь выражаются, – десять буквою юта (I), восемь буквою ита (Н), и вот начало имени Иисус.

(Автор не тратит время на размышления о том, что Авраам не говорил по-гречески.) Этот обычай выделяет христианские манускрипты как особые, хотя, несмотря на обилие спекулятивных теорий, никто не знает, где и почему он появился. Возможно, так христиане, как и через применение кодексов, отделяли себя от иудеев: те в своих манускриптах оказывали имени Бога (YHWH) особое почтение и писали его полностью с великой осторожностью, а христиане, напротив, сокращали священные слова – возможно, в знак такого же почтения. Нам доподлинно неизвестно, когда были созданы nomina sacra , но, если учесть свидетельство «Послания Варнавы», это произошло не позднее начала II века. И наличие этих имен характеризует определенные документы как священные.

В этой главе я приводил аргументы, стремясь доказать главное: то, что уже в столь раннее время, как II столетие нашей эры, большая часть книг, которым предстояло стать Новым Заветом, уже обладала огромным влиянием в церквях и что их авторитет у христиан был непререкаем. Станем ли мы называть их Священным Писанием или Библией, говоря о той эпохе – это вопрос формулировок. Согласно моему предположению, мы сосредоточим на них более пристальное внимание, если скажем, что в те дни они еще не были Священным Писанием, и это не значит, будто они были неважными – напротив, для зарождавшейся христианской Церкви они во многом они были важнее Ветхого Завета, и когда они стали Священным Писанием в том же смысле, в каком им был Ветхий Завет, их статус, конечно, в чем-то возрос – но в чем-то и понизился.