Алексей Муравьев - Старообрядцы. Другие православные [litres]

Россия стала все глубже погружаться в Смуту. С одной стороны наступали шведы, которым пришлось уступить Карелию, с другой – поляки, наконец занявшие Москву и осадившие Троице-Сергиеву лавру. С третьей прибавилась оплаченная Западом так называемая «крестьянская война Болотникова». Иван Исаев, прозванный Болотниковым, бывший холоп боярина А. А. Телятевского, получив от поляков и Михайлы Молчанова (очередного Лжедмитрия) денег и поддержку, набрал банду такой же голытьбы, как и он, и, дошедши до подмосковного острога Коломенского, начал рассылать послания с призывами «целовать крест» Лжедмитрию.

Когда Шуйский разбил, а затем и пленил Болотникова, восстание стихийно угасло, хотя и впоследствии бунтовские настроения являли себя в Медном и Соляном бунтах. Смутное время вызвало к жизни множество главарей полуразбойных воинств, вроде Илейки Коровина по прозвищу Муромец и иных. Множество плачевных событий произошли в России – и смерть патриарха Ермогена, и венчание Отрепьева с Мариной Мнишек в Кремле, и насильное насаждение униатских и прямо латинских обычаев на Москве… Только в 1612 г. ополчению Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского удалось изгнать поляков из Кремля и вообще из Москвы.

Что осталось позади?

Можно вполне ответственно утверждать, что время, называемое с тех пор «смутным», было в истории поворотным и даже «осевым». Схема, заложенная в Великую Смуту, оказалась практически универсальной для дальнейшей русской истории. По одну ее сторону – Древняя Русь, по другую – Новая Россия с ее экономическим и культурным своеобразием. Старая Русь была связана с византийским идеалом, Новая Россия – с западноевропейским. Посреди этих двух тенденций стоит период системной перестройки. Не идеализируя (как например, И. В. Киреевский и русские славянофилы) Древнюю Русь, ее порой косных и жестоких правителей, нельзя все же не признать, что в ходе этой перестройки был вызван к жизни новый тип государства и культуры.

Перед Смутой в государственном самосознании доминировала идея христианской империи, единственной после Нового и Старого Рима. В «Исторической палее», например, утверждалось, что Иван Грозный – потомок римского императора Октавиана Августа. Русский народ осознавал себя Новым Израилем, народом-богоносцем, что нашло отражение во многих текстах этого времени, таких как «Повесть о белом клобуке» и других. У такого государства была и задача – хранить и свидетельствовать о православии, и форма выполнения такой задачи – утопическая идея сакрального царства. Можно сказать, что русские и литовские власти (в то время они принадлежали к одному организму) были гораздо более христианскими, чем их современники – западноевропейские правители. Начиная с Самозванца русское государство теряет свою христоцентричность, престиж России падает вплоть до петровских мероприятий начала XVIII в., когда радикальные меры и разрушительная культурная революция сопровождались военным и политическим успехом. Идеология соборного спасения (сотериологической миссии Святой Руси) начинает все более слабеть, пока не становится светской аллегорией, а затем и простой формальностью романовской России.

Власть в досмутной России, как и в Византии, имела, повторимся, сакральный характер – но русская сакральность, в отличие от византийской, была запечатлена династичностью. В процессе Смуты произошла десакрализация власти. Несмотря на высокий авторитет государя, Московская Русь до Бориса Годунова никогда не была абсолютной монархией – но была монархией народной, с аристократически-сословным строем. Ярким выражением этого была большая роль Боярской Думы и думных дьяков. В том же смысле функционировал институт земских соборов.

Разумеется, такое государство было по-своему утопично, а всякая утопия таит в себе опасность вырождения. Г. Померанц написал об этом так: «Царство-монастырь во главе с царем-игуменом – это ведь тоже утопия, несбыточный идеал окончательного общественного устройства. То, что опричнина выродилась в пьяное безобразие и разбой, – один из вариантов общей судьбы всех утопий. Они все так или иначе вырождаются…» Оставим в стороне вопрос о неизбежности вырождения. На наш взгляд, оно не то чтобы неизбежно, сколько прогнозируемо. И от власти зависит, как избежать этого вырождения в тиранию. Грамотная власть управляет утопиями, видя в них особенность русской ментальности, а неграмотная попадает к ним в рабство.