Ричард Докинз - Перерастая бога. Пособие для начинающих

Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два.

Не думаю, чтобы отказ от идеи мщения был еще когда-либо выражен с такой ясностью и таким благородством. Здесь Иисус намного впереди своего времени. И намного впереди ветхозаветного Бога.

Впрочем, самому ему мщение было совсем не чуждо. Даже если забыть о рассказах из Евангелия детства от Фомы, канонические евангелия от Матфея и от Марка дружно сообщают о мелочной мстительности Иисуса по отношению — подумать только — к смоковнице, фиговому дереву:

Поутру же, возвращаясь в город, взалкал; и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла.

Марк (11:13) добавляет к этому, что плодов на дереве не было из-за раннего времени года. Несчастная смоковница — она просто не дождалась сезона плодоношения!

Понятно, что эпизод со смоковницей приводит христиан в замешательство. Одни говорят, будто его, как и историй из Евангелия детства от Фомы, не бывало вовсе. Другие просто не обращают на него внимания, сосредоточиваясь на более приятных страницах Нового Завета. Третьи же называют его «символическим». Дескать, никакой смоковницы на самом деле не было, тут просто нечто вроде метафоры про народ Израиля. Вы уже заметили, что это излюбленная богословская хитрость? Если вам не нравится в Библии тот или иной пассаж, скажите, будто он всего лишь символ: ничего такого на самом деле не происходило, здесь только метафора, несущая скрытый смысл. И разумеется, теологи сами решают, какой стих следует воспринимать аллегорически, а какой буквально.

Есть в официально признанных евангелиях и другие фрагменты, где Иисус отчасти приближается к мерзопакостности своего ветхозаветного «отца». Так, у Луки (19:27) он отдает по поводу людей, не желавших видеть в нем их царя, приказ: «Приведите сюда и избейте предо мною». Как это ни удивительно в свете свойственного католикам преклонения перед матерью Иисуса Марией, сам он обращался с ней отнюдь не ласково. Когда в рассказе о его первом чуде — превращении воды в вино на свадебном пиру — она подошла к нему, он сказал ей: «Женщина, что ты хочешь от меня?» [36] Ин. 2:4, приводится в переводе священника Леонида Лутковского, в данном эпизоде наиболее близком по оттенку к цитируемой Докинзом Библии короля Иакова. Возможно, изначально по-арамейски это звучало не так сурово, как на английском языке Библии короля Иакова. В одном из современных переводов — а именно в Новой международной версии — перед словом «женщина» вставлено «милая», что хотя бы несколько смягчает тон сказанного. (Один мой друг, знаток древних языков, сообщил мне, что греческое слово, употребленное здесь в значении «женщина», могло иногда иметь смысловой оттенок «милая» или «дорогая».) Справедливости ради добавим, что поскольку вся история о превращении воды в вино — определенно неправда, то с большой вероятностью и Иисус Марии на этом свадебном пиру тоже не грубил.

Как бы то ни было, это не единственный пример, когда выдавать Иисуса за олицетворение семейных ценностей может показаться неожиданным решением.

Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником. (Лука 14:26)

В другой раз, когда Иисус беседовал с толпой, ему сообщили, что его ждут мать и братья, чтобы поговорить с ним. Ответ опять был грубым:

И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои. (Матфей 12:48)

Еще в некоторых случаях Иисус выглядит не столько злым, сколько невежественным, и порой это довольно некрасиво. В районе города Гадары ему повстречались двое «бесноватых», «весьма свирепых, так что никто не смел проходить тем путем» (Матфей, гл. 8). Видимо, у них была шизофрения или еще какое-то психическое расстройство, однако Иисус придерживался ложных представлений своего времени — веры в «бесов». Он приказал бесам покинуть тела встретившихся ему людей. Но теперь бесам некуда было податься, и потому он велел им вселиться в стадо пасшихся неподалеку свиней. Бесы повиновались, и несчастные гадаринские свиньи, ныне вошедшие в поговорку, очертя голову бросились с обрыва и утонули. Не слишком приятная история. Разумеется, в других обстоятельствах я бы не стал обвинять человека первого столетия нашей эры в полнейшем незнании психиатрии. Судить людей прежних эпох по меркам своего собственного времени — этого хорошие историки никогда себе не позволяют. Однако предполагается, будто Иисус — не обычный человек, а Бог. Не должен ли Бог быть чуть лучше осведомлен?