Франсуа Мориак - Жизнь Иисуса

В этот момент прибежал друг Иаира: бессмысленно идти дальше, девочка умерла. Господь поискал взглядом отца. Это был день любви и чудес. Никогда еще Он не любил так этот народ, который не боится Его, мешает Ему идти, прикасается к краю Его одежды!

— Не бойся, Иаир. Только веруй.

Не страх, но вера. Вера в Иисуса — это одновременно и высшая благодать, и высшая добродетель. Кто верует, тот спасен. Только вера в Бога — дар Божий. Эта добродетель, необходимая для спасения, дается лишь по благодати. Что может быть ужаснее! Блажен, кто способен закрыть глаза и с детской доверчивостью изо всех сил ухватиться за край одежды.

Иаир и его жена приводят Иисуса в свой дом. За ними следуют только Петр, Иаков и Иоанн. Люди, окружающие ложе девочки, приостанавливают оплакивание, но лишь затем, чтобы высмеять Целителя, который пришел, когда все уже кончено. Но Он говорит: «Девица не умерла, она спит». Он повелевает: «Девица, встань!» — и девочка встает. Иисус велит дать ей поесть.

К концу этих дней Богочеловек почувствовал безмерную усталость. Теперь Ему нужна помощь в завоевании — пока еще не мира, а Израиля. И вот Он собирает Двенадцать и дает им власть над нечистым духом и болезнями. Он не оставляет их наедине с демоном одиночества, а посылает по двое и хочет от них полной нищеты. Это единственное требование Христа, которое последующие поколения сочли безрассудным, его не смогли целиком осуществить ни Франциск Ассизский, ни Тереза Авильская. Пусть апостолы избегают постоялых дворов и останавливаются в домах, где их согласятся принять; пусть они всюду проповедуют умерщвление плоти, ибо дух приводит к Богу, плоть же к растлению.

Растлением охвачена в это время вся страна, которую Сын Человеческий хочет поднять из праха. Ирод Антипа громоздит преступление на преступление. Он возжелал Иродиаду, жену своего брата, которого евангелист Марк называет Филиппом, а историк Иосиф Флавий — Иродом. Он познакомился с ней в Риме и, хотя ей было уже тридцать лет, похитил ее и на ней женился, отвергнув прежнюю свою жену, дочь Ареты, царя Набатии.

Так среди Царства Божия воздвигается второй град, который пребывает всегда, в котором — долго ли, коротко ли — но жил каждый из нас и куда мы постоянно возвращаемся. Здесь вино рождает терпимость ко всем слабостям, а пресыщенные, надушенные благовониями тела возлежат, прикасаясь друг к другу. Здесь изощренный ум блещет, измышляет, соблазняет тех, кто находится тут, и порочит, ранит и убивает отсутствующих. Здесь ненавидят друг друга, друг друга желают, одни терзают других, и тлен идет от сердца к сердцу: имя этому граду — Мир.

Преступный Ирод Антипа опускал в своем дворце Махерон голову, когда туда входил одетый в верблюжью шкуру Иоанн Креститель, худой, страшный, и бросал ему в лицо слова: «Не должно тебе иметь жену брата своего!» Сам Ирод никогда бы не заточил Иоанна в темницу, если б не настаивала Иродиада. Возможно, даже, что он сделал это, чтобы укрыть его от опасности, ибо, как говорит евангелист Марк, Ирод почитал Иоанна и покровительствовал ему, охотно слушал и во многом следовал его советам.

Однако Креститель не метал бисера перед свиньей и не говорил Ироду о Христе. Это обнаружится впоследствии, когда Ирод — уже после смерти Иоанна, — выслушав рассказ о чудесах Христа, в смятении воскликнет: «Это Иоанн, которого я обезглавил; он воскрес из мертвых».

Но дружеское расположение Ирода к узнику никак не могло сравниться по силе с ненавистью Иродиады. Этот коронованный слепой раб, чья фигура маячит в истории Искупления, царек, трепещущий перед Римом, но распоряжающийся как хозяин в Галилее, готовый на любое преступление, скоро достигнет крайнего предела своего порабощения. Женщина желает головы святого и терпеливо ждет своего часа.

Настанет вечер, когда в угаре пира плоть будет испытывать радостное возбуждение, вино распалит гордость и станет почти нестерпимым упоение от власти над умами и телами. Всемогущая Иродиада не боится играть с мерзким вожделением; к концу ужина она зовет Саломею, свою маленькую дочь от первого мужа, чтобы девочка сплясала. Тут и придворные, и вся галилейская знать. «Блаженны чистые сердцем!» — это слово еще не успело прорасти. Даже поклоняющиеся истинному Богу пожирали ненасытными глазами маленькую гадину. «Проси у меня чего хочешь, и дам тебе даже до половины моего царства», — с восторгом закричал тетрарх, чья похоть распалилась от ее пляски. Вот это значит жить! Он жил, он мог похвалиться, что достиг предельного счастья — противоположного иному Блаженству, которое было живым и этой галилейской ночью дышало на расстоянии дня пути отсюда в одном из тех уединенных мест, куда Сын Человеческий, удалялся для молитвы.