Ростислав Багмут - Не хочу обманывать

А между тем едва ли не в любой книге Ветхого Завета бог проявляет чудеса ненасытной жестокости и мстительности народу. Через Моисея он дает заповедь «Не убий». И тут же, тому же Моисею повелевает уничтожить ненавистных ему людей.

Когда же бог показывает свое истинное лицо: когда он говорит «не убий» или когда приказывает убивать? Искренне признаюсь, я не мог читать Ветхий Завет без мучительного стыда, ужаса и содрогания. Его страницы, казалось мне, пропитаны кровью безвинных жертв, наполнены плачем и стенаниями, предсмертными криками и воплями.

Чего стоит один псалом «На реках Вавилонских»: «Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень».

Какой дикой, необузданной жестокостью должен обладать человек, написавший эту фразу! Чем дальше, тем больше я ловил себя на мысли, что представляю библию не как божественное откровение, а как творение рук человеческих, где правдивые исторические события причудливо переплелись с неуемной фантазией Востока, как неумелую попытку древнего летописца проникнуть в тайны природы, разгадать могущественные силы, которые управляют миром.

Библия обращена в прошлое. Там, в далекие доисторические времена, на фоне экзотической природы разыгрываются ее суровые драмы и трагедии, там черпает она свой пафос, находит яркие краски и впечатляющие слова.

Но как только творец библии начинает говорить о будущем, о судьбе грядущих поколений, он превращается в старца-пророка. страдающего склерозом, который сегодня забывает то, что говорил вчера.

Чем же, как не мыльным пузырем, иллюзией и химерой оказываются на поверку все пророчества священного писания? Вот Христос заявляет: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти прежде, чем не увидят сына человеческого, грядущего в царствии своем». (Евангелие от Матфея, гл. 16, стих 28).

А вот он дарует бессмертие всем, кто примет его веру: «И всякий живущий и верующий в меня, не умрет вовек». (Евангелие от Иоанна, гл. 11, стих 25).

Что же, кроме снисходительной улыбки, могут вызвать эти изречения?

Сомнения и тревоги все сильнее одолевали меня. Я просыпался ночью, тупо вглядывался в темноту, стараясь сосредоточиться и спокойно разобраться во всем. Но напрасно. А утром опять хватался за книги: только они могли помочь высвободиться из страшного тупика, в который я забрел. Еще в школе меня учили, что будущее может увидеть лишь тот, кто пытливым взором проник в тайники прошлого, в кладовые истории. И вот я отложил в сторону библию и с жаром принялся за изучение возникновения и распространения христианства на Руси.

Свои впечатления и мысли аккуратно заносил в дневник. И вскоре уже десятки страниц пестрели горестными заметками, восклицаниями, недоуменными вопросами. Евангелие и кнут, церковь и самодержавие, бог и бесчеловечная эксплуатация шли рядом. Я услышал миллионы голосов обездоленных, томящихся в страшных застенках царизма, задавленных беспросветной нуждой, замученных палачами православной инквизиции. История мировой православной церкви представилась мне как бесконечная цепь кровавых злодеяний, преступлений перед людьми и перед совестью, гнусного пособничества самодержавию.

Церковь и религия с давнего времени избрали для себя неблаговидную роль жандарма царизма. Казни, пытки, ссылки на необжитые места, виселицы, топор и тюрьмы — вот что осенял святой крест на протяжении многих веков.

Инквизиторы русской православной церкви подвергали жесточайшим преследованиям «братьев» во Христе, не согласных с их вероучением. Монах-инквизитор, гуляка и пьяница архимандрит Симоновского монастыря Зосима в 1490 году созвал Собор, на котором предали проклятию всех еретиков. Несколько человек было сослано на каторжные работы, а некоторые из новгородских беглых людей были отосланы к архиепискому Геннадию. Этот святоша, предав их публичному позору, велел возить виновных по улицам Новгорода на клячах, лицом к хвосту, в вывороченном платье, в берестовых шляпах и соломенных венцах с надписями «Се есть сатанино воинство».

А вот свидетельство не столь давних времен.

С принятием христианства русские князья и помещики жаловали церквам, а позже и монастырям десятую часть своих земельных угодий. Казалось бы, что под властью проповедников любви к ближнему жалкое положение крепостного крестьянства должно было улучшиться. Но перелистывая страницы истории, я, к великому сожалению, обнаружил и в стенах святых владений ужасающую нищету, полное бесправие и обреченность крепостных, а параллельно с этим роскошную жизнь духовенства и монахов.