Ростислав Багмут - Не хочу обманывать

Ответ из епархии не заставил себя ждать. Владыка по-прежнему не замечал ничтожного раба своего. Зато Лютый милостиво бросил, словно провинившемуся псу, обглоданную кость: предложил самый отдаленный приход области в селе Лабушном, Кодымского района.

— Но я не оправился еще после болезни. Врачи предписали мней покой, — пытался я усовестить отца Трофима.

Лютый скорчил злую гримасу.

— Церковь не санаторий. Здесь служат, а не лечатся. Или поедете в Лабушное, или будете запрещены владыкой.

Итак я снова в пути. Снова будит меня пронзительный свисток паровоза, снова ждут неизведанные места.

Серая лента дороги упрямо лезет в гору. Я ступаю по ней медленно, тяжело переставляя одеревеневшие от усталости ноги. Душно. Полуденное солнце расплавилось в воздухе, горячая степная пыль толстым слоем легла на листья молоденьких деревьев, и они, тоненькие, сгорбившиеся, с пожухлой листвой, кажутся жалкими, до времени постаревшими карликами.

Я задыхаюсь от пыли, от палящего дыхания солнца, от долгой ходьбы. Нелегок путь к третьему моему приходу.

Вот, наконец, и Лабушное. Староста, благообразный старичок, встречает меня на пороге своего дома. Но я уже не верю ничему: ни приветливому блеску глаз, ни подкупающим манерам. Отовсюду, кажется, глядят на меня холодные безжалостные глаза Лютого, во всем слышится мне елейная речь Евдокима Трищенко и Иоанна Крыжановского.

Староста спешит уведомить меня:

— Жить, батюшка, придется в частном доме. Особого помещения у нас нет. Но это ничего. Хозяйку я вам подыскал из своих, верующую. Очень даже приятная женщина. И вдовушка, к тому же. Довольны будете, батюшка, — хитровато подмигивает он. — Ну, пойдем, осмотрим вашу обитель.

Меня подвели к приземистой хатке.

— Эй, хозяюшка, встречай дорогих гостей, — уже в дверях крикнул староста. — Привел тебе батюшку молодого, красивого,— и на его лице опять появилась похотливая ухмылочка.

Несколько минут спустя я с интересом осматривал комнату, где мне предстояло поселиться. Низкий потолок, с выпирающими кривыми балками, земляной пол, укрытый соломой, узкая железная кровать в углу. Но не это смутило меня. Поразила запущенность, грязь. Я было воспрянул духом, когда хозяйка предложила провести уборку, но в данном случае весь этот сложный процесс состоял из легкого обрызгивания водой и основательной перетруски соломы. После того, как пыль, плотным туманом застлавшая комнату, осела, хозяйка стала накрывать на стол. Я отказался от угощения. На душе у меня стало тоскливо и мутно.

Но беда пришла совсем не оттуда, откуда я ее ожидал. Меня не слишком устраивали бытовые условия квартиры, но я совсем упустил из виду саму хозяйку. Не знаю, действовала ли она согласно указаниям старосты или просто ее христианское сердце было преисполнено любви к ближнему, но так или иначе она очень пылко проявляла свои чувства. Первейшей ее заботой было утолить мою жажду.

— Пейте, батюшка, пейте, — настоятельно предлагала она. — Разве вы не мужчина? Выпьем, повеселимся, потанцуем. Вы ж, пока матушки нет, холостой!

Я не мог долго выдержать эти предложения и попросил старосту подыскать мне другую квартиру. Никогда не забуду перекошенного злобой лица почтенного старца.

— Как вы смеете клеветать на честную женщину? Всем там было хорошо, только вам не по вкусу. Думаете, мы не знаем о Вилко-во, о Коссах? Я вижу, отец Ростислав, нам с вами не ужиться.

Позже я узнал, что гнев старосты был отнюдь не возвышенного свойства: моя хозяйка приходилась ему близкой родственницей.

И снова я должен был бессильно закрыться руками, защищаясь от ударов клеветы и ненависти, сыпавшихся на мою голову. Подстрекаемые старостой прихожане открыто выражали мне свое непочтение и перестали посещать церковь. Я продолжал служить, больше из отчаяния, из чувства протеста, нежели из веры в торжество справедливости.

Этой веры у меня уже не было. Когда суд вершат грабители и мошенники, может ли честный человек надеяться, что его оправдают?

И еще одно обстоятельство заставляло меня признаться в душе, что сопротивление бесполезно. Ведь я, как и все священники, находился в положении бродячего музыканта: есть сердобольные слушатели — будешь сыт да в тепле. Нет — живи под открытым небом и питайся постами.

В один прекрасный день я остался без рубля в кармане и без крыши над головой.

Жена, которой я написал отчаянное письмо, подала прошение в епархию. Вскоре последовал грозный ответ Лютого: