Альберт Швейцер - Жизнь и мысли

Главная религиозная проблема для Швейцера — это проблема смысла человеческого существования. Все религии решают ее, устанавливая связь ограниченного и несвободного человеческого бытия с божественным бытием, обладающим бесконечной полнотой. Однако в разных религиях эта связь понимается по-разному. Христианство (в понимании Швейцера) говорит нам, что мы знаем Бога и принадлежим Ему через любовь. В чем это выражается? Содержащиеся в Евангелии этические требования истинной любви настолько высоки, что по существу означают требование не подчиняться правилам мира сего, указывают на необходимость уже в этой жизни жить по законам иного, идеального мира — Царства Божьего. Именно поэтому для нас сохраняют актуальность слова апостола Павла об умирании (для мира) с Христом. Далее, мы должны быть этичными не для того, чтобы достигнуть этим какой-то цели, а потому, что так хочет Бог. Этика Иисуса не имеет в себе ничего утилитарного, ибо Он ждал конца мира в самом ближайшем будущем. Но именно поэтому она является абсолютной и дает решение религиозной проблемы, пригодное на все времена: "На вопрос, как человек может существовать в мире и в Боге в одно и то же время, мы находим ответ в Евангелии Иисуса: живя и действуя в этом мире так, как если бы мы были не от мира сего" (наст, изд., с. 171).

Однако для Швейцера значение Христа определяется даже не столько этими общими религиозно-философскими и этическими соображениями, сколько его собственным, глубоко личным духовным опытом, сущность которого — сознательное и добровольное подчинение своей воли воле Христа. Швейцер утверждает, что огромная сила Его воздействия на нас — это тайна, не поддающаяся рационализации. Мы не столько соглашаемся с Его "учением", сколько добровольно подчиняемся Его повелениям, без колебаний воспринимаем их как этическую волю Бога и видим в любви "духовный луч света, дошедший до нас из бесконечности". Христос не "учитель мудрости", а носитель божественной воли, по праву имеющий власть над нами.

Вся христология Швейцера в сжатой форме содержится в заключительных словах его книги "История изучения жизни Иисуса": "Мессия, Сын Человеческий, Сын Божий — для нас это только иносказания, представляющие исторический интерес... Он приходит к нам неизвестным и безымянным, как некогда по берегу озера пришел к людям, которые не знали Его. Он обращается к нам с теми же словами "Следуйте за мной!" и ставит перед нами задачи, которые Он должен решить в наше время. Он повелевает. И тем, кто подчиняется Ему, — и мудрым, и простодушным — Он явит себя в мире, труде, борьбе и страдании, через которые они пройдут рука об руку с Ним, и как невыразимую тайну, они своим опытом постигнут, кто Он" [413] Schweitzer A. Die Geschichte der Leben-Jesu-Forschung. Ausgew. Werke. B. 3. S. 887. Berlin, 1971. .

Решение посвятить свою жизнь страждущим (принятое Швейцером в возрасте 21 года) и последующее подвижничество в африканских джунглях убеждают нас, что эти слова — не просто красноречие проповедника. В свете этого духовного опыта становится более понятным и его определение христианства как мистики единения с Христом.

Но что же в таком случае побуждало Швейцера заниматься изысканиями, создающими затруднения для христианской веры? Ведь эсхатологическая концепция жизни и личности Иисуса не вписывается ни в догматические учения христианских конфессий, ни в ту религиозную традицию, в которой рос и воспитывался сам Швейцер, — традицию немецкой либеральной теологии, отрицавшей христианскую догматику и видевшей в Иисусе Христе непонятого своей эпохой великого провозвестника этического Царства Божьего на земле. И если догматическое христианское вероучение может хотя бы формально защититься от выводов об эсхатологическом характере проповеди Иисуса с помощью утверждения, что истинность вероучения принципиально не зависит от соответствия историческим фактам, поскольку базируется не на них, а на откровении, то для либеральной теологии такого рода защита невозможна, и после работ Швейцера она фактически прекратила свое существование. Швейцер, который не мог не испытывать в связи с этим глубоких душевных переживаний, так объясняет свою позицию: "Я успокаивал себя... знакомыми с детства словами апостола Павла: "Мы не сильны против истины, но сильны за истину". Так как правда — это сущность всего духовного, всякая правда означает в конечном счете какое-то приобретение. Истина при всех обстоятельствах ценнее, чем не-истина, и для исторической истины это справедливо так же, как и для любой другой. Даже если она кажется чуждой религиозному чувству и поначалу создает для него трудности, она никогда не сможет причинить ему вреда; в конечном счете религиозное чувство становится лишь более глубоким" (наст, изд., с. 32).