Григорий Дьяченко - Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек

Когда увидишь прекрасную девицу, или женщину, или прекрасного юношу, немедленно вознесись к верховной, святейшей Красоте, виновнице всякой красоты земной и небесной, то есть Богу; прославь Его за то, что Он из земли делает такую красоту; подивись в человеке красоте образа Божия, сияющего даже в поврежденном нашем состоянии; вообрази, каков будет образ наш в состоянии нашего прославления, если мы его удостоимся; вообрази, какова красота святых Божиих, святых Ангелов, Божией Матери, приукрашенной Божественной славой; вообрази неизреченную доброту Лица Божия, которое мы узрим, и не прельщайся земной красотой, этой плотью и кровью.

В Петербурге, в доме одного знатного доктора, были гости – общество чрезвычайно разнообразное: немцы, поляки, итальянцы и русские. Собрание было веселое, разговаривали о разных предметах. Между прочим, разговор зашел о достоинствах и лучших свойствах разных народов. Немцы говорили об учености и аккуратности своего племени, итальянцы о своей любви к музыке, живописи и архитектуре, французы о своем геройстве, своей любезности и так далее.

В числе гостей была одна русская княжна, замечательной красоты, необыкновенно образованная, но чрезвычайно скромная. Один француз, как видно довольно ветреного характера, обратился к ней и спросил:

– Княжна, что же вы ничего не скажете в пользу своего народа?

– Он и так хорош, без всякой похвалы.

– Но каким же хорошим свойством он отличается? – спросил француз. – Науки у вас не в цветущем состоянии; живопись, музыка, торговля ваши плохи, народ ваш невежествен и груб. Он даже, кажется, суевернее испанцев.

– Всё это чистая правда, – сказала молодая девушка, – но в характере нашего народа есть одно превосходное качество, которое выше ума и других талантов: это необыкновенное добродушие и готовность к самопожертвованию.

Француз бросил еще несколько шутливых слов насчет русского характера и заставил общество смеяться. В это время вдруг растворилась в залу дверь, и вбежал крестьянин в нагольном тулупе, со всклоченной бородой и головой, в чрезвычайной тревоге, и сказал задыхающимся голосом:

– Кто здесь доктор? Бога ради, поскорей: жена моя умирает!

Молодой француз имел легкомыслие назвать себя доктором. Мужик повалился ему в ноги и просил о помощи. Некоторые засмеялись, на других эта выходка в такую печальную минуту произвела самое неприятное впечатление. Хозяйка побежала в кабинет своего мужа и сказала, что просят к больной. Он вышел.

– Ты доктор? – спросил мужик.

– Я.

– Я слышал, что ты добрый человек. Я тебе ничего не могу заплатить; но жена моя умирает, не откажи, батюшка, помоги!

Между тем как доктор собирался, легкомысленный француз продолжал делать замечания насчет грубости и неопрятности крестьянина.

– Я уверен, – сказал француз, – что вы, княжна, при всем вашем патриотизме ни за что в мире не решились бы поцеловать его.

– Вы бьетесь об заклад? – спросила молодая девушка.

– Да.

– Сколько червонцев?

– Двенадцать.

– Хорошо. Деньги на стол!

Они положили червонцы. Княжна подошла к мужику и сказала ему:

– Любезный друг, позволь мне поцеловать тебя. Может быть, это принесет тебе счастье.

Мужику было не до поцелуев: он был глубоко опечален, взглянул на нее и сказал с выражением горечи в голосе:

– Целуй, пожалуйста, если хочешь.

Княжна поцеловала его; заклад был выигран.

Она взяла двадцать четыре червонца, подала их мужику и сказала:

– Вот тебе деньги, они тебе пригодятся на помощь твоей больной жене и твоему бедному семейству. Прощай. Благодари вот этого господина (при этом она указала на француза): он тебе доставил двадцать четыре червонца.

Мужик обрадовался; доктор отправился с ним. Впоследствии узнали, что скоро оказанная помощь была в пользу больной, и она выздоровела.

Происшествие это было предметом разговоров в продолжение нескольких дней. Над ним пошутили, посмеялись и, как водится, совершенно забыли.

Прошло лет десять. В отдаленном краю Сибири, в глуши, между лесами, с двумя детьми, из которых одно дитя было больное, ехала женщина. По чертам лица ее можно было узнать, что она принадлежала к образованному сословию, но видно было, что в жизни ее случилось какое-то несчастье. Она была крайне печальна, тем более что болезнь ее дитяти становилась день ото дня опаснее, а ей надо было ехать еще около тысячи верст. С ней не было никакой прислуги; она ехала на простой телеге, лошадью правила сама. Селений кругом было до крайности мало. На расстоянии пятидесяти верст нельзя было видеть дома, а если где и попадалось жилье, то это бывала юрта (палатка из кожи) якута.