На пути к той вечности, в которую Воланд ведет мастера (покой без света), любой образ Христа (даже карикатурный) должен быть попран.
Итак, Воланду нужно не просто отрицание Христа и Его существования. Над пустотой нельзя царствовать. Ему нужен образ Христа, который для самого Воланда был бы не опасен, но на отношении к которому можно было бы проверять своих неофитов.
Была ли известна Булгакову такая параллель, когда в Японии XVII века начались гонения на христиан? «Потомки казненных христиан до семи поколений находились под надзором полиции. Каждый год они должны были приходить в известный буддийский храм и здесь давать письменное отречение от христианства. А чтобы не было каких-либо ложных показаний, подозреваемых заставляли тут же попирать ногами христианскую икону. До сих пор сохранились такие иконы, литые из меди. Они очень стерты ногами попиравших, но особенно стерты, прямо ямами, их края, выступавшие вокруг иконы в виде рамы. Не имея решимости открыто отказаться от попирания своей святыни, христиане становились на края и избегали, таким образом, касаться самой иконы. К стыду европейцев нужно сказать, что эту лукавую меру подсказали японскому правительству протестанты-голландцы» 111.
Этой версии противоречит финальное сожжение рукописи романа? «Азазелло сунул руку с когтями в печку, вытащил дымящуюся головню и поджег рукопись» (гл. 30). Но, во-первых, рукопись уже хранится в «облаках памяти» как мастера, так и Воланда. Во-вторых, Воланд в любую минуту может чудесно воссоздавать сожженные манускрипты. В-третьих, он уже разнесен Маргаритой по редакциям. Мастер больше не нужен в Москве.
Воланд, конечно, дальновиднее творцов «безбожной пятилетки». Он понимает, что очарование Берлиоза и Демьяна Бедного с их тотальным отрицанием долго не проживет. Нужны новые «иконы» Христа.
В начале 80-х я видел начало их изготовления: потомок «Безбожника у станка» – журнал «Наука и религия» стал совмещать критику христианства с похвалами в адрес буддизма и язычества. Становилось все более модным видеть во Христе историческое лицо, мудрого и даже «посвященного» махатму. Понятно, что в западной литературе все эти процессы начались много раньше. Там Берлиозы всегда были в меньшинстве на фоне Безант и Штейнеров. Так что у «знатного иностранца» были свои мастера вдали от несчастной Москвы.
С образом Христа в советской атеистической литературе происходило ровно то же, что и с образом немцев в советском военном кинематографе. В военные годы и первые послевоенные десятилетия немцы – это свирепые дебилы без всяких нюансов. «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей». А потом появляется симпатяга и умница Шелленберг.
Аналогичные и еще более разительные перемены происходят со временем и с образом белогвардейцев. И тут Булгаков – первый, кто очеловечил врагов советской власти. Но Сталин прикрыл этот его «классовый грех»: мол, Булгаков показал умных врагов, все знают, что мы, большевики, победили их, а значит, мы умнее и сильнее.
Вот так же будет очеловечиваться образ Иисуса в атеистической литературе. Булгаков и его Воланд это предвидели. Берлиоз не мог предвидеть даже своей скорой смерти… И хотя несколько странным образом он не принимал участия в травле мастера и его рукописи (Маргарита разнесла ее по редакциям задолго до смерти Берлиоза, хотя мы и узнаем об этом после описания данного события), его коллеги и без него сочли «пилатчину» и «попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа» недопустимыми.
Тут произошло разминовение минут и интересов: Воланду мастер уже нужен, а Берлиозам – еще нет.
Кто автор романа о Пилате?
Структура булгаковского романа сложна. Это роман в романе. «Пилатовы» главы существуют не автономно, а в рамках большего произведения. Так кто из персонажей «московских» глав является автором глав «ершалаимских»?
Точно ли, что среди персонажей большого, «московского», романа именно и только мастер является автором романа о Пилате?
Да, перо – его. Подбор слов – его. А чей «сценарий»? Замысел? Идея?
Может, кто-то из персонажей большого романа, имеющих влияние на мастера, заинтересован в том, чтобы Иисус выглядел как Иешуа?
Трижды и тремя разными способами вводится Пилатова линия в текст «московского» романа.
Сначала как прямая речь самого Воланда.
Затем как сон Иванушки.
И наконец, как чтение Маргаритой рукописи мастера.
При этом стилистически, сюжетно, идейно текст из всех трех источников оказывается поразительно единым.
Читать дальше