Мирча Элиаде: История веры и религиозных идей. Том 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства

Особенный интерес представляют глиняные сосуды, расписанные красной краской, с погребальной символикой (death pattern) . [5] J.G. Andersson. Children of the Yellow Earth, p. 315. Kwang-Chih Chang. The Archaeology of Ancient China, p. 103; ср. также: Hanna Rydh. Symbolism in mortuary ceramics, passim. Только там встречаются три иконографических мотива: треугольник, некое подобие шахматной доски и каури. [6] Каури — раковины морского моллюска, имевшие хождение вместо денег в Азии и Африке вплоть до XIX в. А ведь эти мотивы сопряжены с довольно сложной символикой соития, рождения, регенерации и повторного рождения. Можно предположить, что таким оформлением отмечено упование на продление жизни, на возрождение в загробном мире.

Рисунок с двумя рыбами и двумя антропоморфными фигурами изображает, возможно, сверхъестественное существо или "знатока сакрального", колдуна или жреца. [7] Отличная репродукция в книге Хэ, стр. 154, рис. 9 Но эта интерпретация не безусловна. Рыбы имеют разное значение: и сексуальное, и относящееся к календарю (сезон рыбной ловли соответствует определенному моменту годового цикла). Расположение четырех фигур на рисунке может навести на мысль и о космологической символике.

В своем сочинении Бин-ди Хэ (стр. 275 и сл.) сообщает, что в общинах эпохи Яншао соблюдалась матрилинейная система родства. В последующий период культура Луншань знаменует переход к патриархальному обществу с типичным для него доминирующим культом предков. Вслед за другими исследователями Хэ интерпретирует некоторые каменные изваяния и их воспроизведение на расписных сосудах как фаллические символы. Так же, как Карлгрен, который выводит пиктограмму «цзу», что значит «предок», из рисунка фаллоса, Хэ видит в умножении числа фаллических эмблем растущее значение культа предков. [8] Но. Ор. cit., р. 282; В. Karlgren. Some fecundity symbols in Ancient China, p. 18 sq. Выше мы говорили, что death pattern, несомненно, содержит в себе и сексуальную символику. Но для Карла Хенце различные фаллические предметы и рисунки — прежде всего вариации "дома души"; известные образцы керамики Яншао представляют собой модели маленьких хижин — оставаясь вместе с тем и погребальными урнами — и сравнимы с аналогичными предметами доисторической Европы и с хижиной монголов. Эти "домики души", щедро представленные в археологии доисторического Китая, являются нам как предшественники "таблички предков" исторических эпох. [9] Hentze. Bronzegerät, Kultbauten, Religion im ältesten China der Shangzeit, pp. 49 sq., 88 sq. Idem. Das Haus als Weltort der Seele, p. 23 sq. et fig. 10–12. В этих предметах находят много параллелей с культурами, исторически или морфологически связанными с древней китайской цивилизацией.

Короче говоря, в культурах Яншао и Луншань обнаруживаются верования, характеризующие и другие древние цивилизации: взаимозависимость жизни, плодородия, смерти и посмертного существования и, следовательно, восприятие космического цикла, иллюстрированное календарем и актуализованное в ритуалах; значимость предков как источника магико-религиозного могущества; «мистерия» coincidentia oppositorum [совпадения противоположностей], о чем свидетельствует и death pattern, — верование, предвосхищающее в некоторой степени идею целокупности космического бытия, которая станет доминирующей идеей в последующие эпохи. Важно добавить, что большая часть неолитического наследства сохранилась, с неизбежными модификациями, в традициях и религиозной практике сельских культур.

С начала династии Шан (прибл. 1751–1028 гг.) в нашем распоряжении гораздо больше информации. В общих чертах Шан знаменует собой переход от предыстории к собственно истории Древнего Китая. Эпоха эта характеризуется развитием производства бронзы, появлением городских центров и городов-столиц, наличием военной аристократии, возникновением царств и началом письменности. Документация, касающаяся религиозной жизни, достаточно обширна. Во-первых, мы располагаем богатой иконографией, примером которой служат великолепные ритуальные бронзовые вазы. С другой стороны, царские гробницы позволяют получить сведения о некоторых религиозных обрядах. Но особенно ценным источником являются многочисленные надписи на гадальных костях: лопатках животных и черепашьих щитках. [10] Довольно распространенный в Северной Азии способ гадания: задавался вопрос; кости животных или черепаший панцирь подвергались обжигу, а прорицатель толковал конфигурацию образовавшихся трещин. Рядом с каждой записывались вопрос и ответ. Наконец, несколько позднейших сочинений: например, "Книга песен", [11] "Шицзин" — "Книга песен" — древнейшее собрание китайских поэтических текстов (XI–VI вв. до н. э.). См. рус. перевод: Шицзин. М., 1957. названная Карлгреном "Free Chou texts" [свободные тексты эпохи Чжоу]. [12] Bernard Karlgren. Legends and Cults in Ancient China, p. 344. — содержат много материала древнейших времен. Добавим, однако, что эти источники, сообщающие нам о некоторых аспектах религии шанцев, касаются, в первую очередь, верований и ритуалов царского дома; мифология и теология других слоев населения, как и в эпоху неолита, остается в большей своей части нам незнакома.