Жан Кальвин - Наставление в христианской вере, тт. 1,2

Исполненные красноречия разделы, которыми заканчивается произведение, остались почти неизменными. Была лишь введена и усилена вставка из издания 1536 г. Она включает короткий поразительный пассаж, который стал общим местом политических сочинений Кальвина. Здесь он с обманчивой мягкостью строит планы о том, чтобы в современных государствах «три сословия» взяли на себя функции древних эфоров, трибунов и демархов как конституционных защитников свободы народа от тирании королей. Это выглядит не как подстрекательство к бунту, а как призыв к существующему магистрату надлежащим образом исполнять свои законные функции. Излишне говорить, что упомянутые Кальвином должностные лица древности избирались народом. Заключительные разделы книги Кальвина написаны с большой силой, и размышление над ними позволит оценить воздействие его учения на мировую историю. Однако в самом конце он отвергает всякую мысль о том, чтобы полагаться на политические действия и успехи. Даже когда нам грозит гнев королей, мы, которых Христос искупил бесценной платой, должны повиноваться Богу и сносить всё на свете, а не осквернять благочестие и не становиться рабами извращённых человеческих желаний.

XV

Широкое распространение и успех «Наставления» Кальвина, как и других его сочинений, обусловлены высоким качеством его стиля 97. При обсуждении этой темы часто имеется в виду главным образом его французский стиль 98, однако многие ученые в его время и позднее равно приветствовали его успех и как латинского писателя 99. Йоганн Штурм, друг Кальвина по Страсбургу, в похвальном слове, опубликованном на титульном листе латинского издания «Наставления» 1543 г., удачно характеризует произведение и его автора таким образом: «Жан Кальвин был наделён особой способностью к чёткости суждений, огромным даром к обучению и исключительной памятью. Как писатель он разнообразен, плодовит и безупречен». Великолепно образованный Жозеф Скалигер (ум. 1609) проницательно написал, что «его стиль обладает большей чистотой и изысканностью, нежели это обычно присуще (deceat) теологу». Несомненно, что немногие теологи столь прекрасно владели пером.

Мастерство Кальвина в латыни было связано и с преимуществами его образования. В зрелые годы он не раз с великой благодарностью вспоминал Матюрена Кордье, своего первого учителя латинского языка в Парижском университете, за то, что тот открыл ему врата учения и сделал возможным всё то, чего реформатор впоследствии достиг 100. Уже на четырнадцатом году жизни он узнал красоту латинского языка и начал осознавать его возможности для общения и убеждения. Впоследствии классическое образование сформировало у него исключительно богатый латинский словарь. К.Брин пишет об «осадке гуманизма, перенесённом в его теологию» 101, а Ф.Вендель замечает, что «он всегда оставался в той или иной степени гуманистом, каким был в 1532 году» 102. Эти авторы имеют в виду нечто большее, нежели его стиль, однако они убеждены, что стилевое влияние латинской классики на Кальвина никогда не исчезало. «На всём, что он написал,—утверждает Брин,— лежит печать изящества, отсвет классической ясности» 103. При чтении Кальвина порой создаётся впечатление, что когда он необычайно красноречив или саркастичен, то он способен вызвать реминисценции, связанные с Цицероном. Но он никогда не был «прилежным подражателем» какого-либо предшествующего автора. Это Цицерону и Квинтилиану могла причинять страдание их свобода, их отступление от классических моделей.