Сергей Ольденбург - Жизнь Будды. Сборник

Недалеко от г. Раджагриха, в саду богатой женщины, собралась толпа тружеников вместе со своим учителем Нягронтой. Наслаждаясь прохладой, они вели громкий и оживленный разговор. Темы разговора были разнообразны: управление министров, сражения, колесницы, лошади, женщины, наряды, вкусные кушанья и тому подобное беспрестанно упоминались в их беседе. Когда они разговаривали, к ним подошел некто Сантана, один из почитателей Сакиа-муни. После взаимных приветствий Сантана заметил им, как неприличны подобные разговоры для их звания, и при этом хвалил Сакиа-муни за его безукоризненное поведение и мудрость. — «Как мы можем знать о мудрости твоего срамана [6] Сраманами назывались отшельники из каст кшатрий и ваисьев. Гаутамы, — заметил один из тружеников, — когда он более любит молчать, чем говорить с посторонними людьми. А между тем он величает себя великим мудрецом, грозит поразить одним своим словом всех противников и сделать их безгласными, подобно черепахе, и не советует никому задевать его, иначе тот не найдет себе безопасного места от стрел его красноречия. Пусть придет он сюда, мы поздравим его с новым названием подслеповатой коровы, да вот он и сам!» — «Смотрите же, — воскликнул другой труженик, — не вставайте с места и не здоровайтесь с ним! Пусть сядет, как хочет!» Сакиа-муни пришел в тот же сад освежиться после продолжительного созерцания. Несмотря на уговоры, при приближении Сакиа-муни труженики встали с места и, приветствуя его, пригласили отдохнуть вместе с ними. Сакиа-муни вежливо принял приглашение и сел на разостланном ковре. Нягрода, учитель тружеников, преднамеренно завел речь об учении Сакиа-муни и просил Сакиа-муни объяснить им начала его учения. — «Не спрашивайте меня об этом, — отвечал Сакиа-муни, — мое учение глубоко и обширно, и вам не понять его!» Тогда Нягрода сказал, что ему желательно знать мнение Сакиа-муни о правилах жизни тружеников. Сакиа-муни отвечал: «Что касается ваших правил, то я знаю их очень хорошо и в состоянии оценить их. Все ваши правила низки и смешны».

«Иной ходит нагой, прикрывая себя только руками; иной ни за что не станет есть из кувшина или блюда, не сядет за стол между двумя собеседниками, между двумя ложами или за общий стол; иной не примет подаяния из дома, где есть беременная женщина…» И затем Сакиа-муни указал еще много примеров тщеславия, суеверия и пустых предрассудков тружеников и строго порицал их. — «Что же вы, труженики, — закончил он свою речь, — ожидаете за свои труды, — вы ожидаете подаяний и уважения, достигнув же цели, привыкаете к удобствам временной жизни, не имеете сил расстаться с ними, да и не знаете средств. Предаваясь пороку и страстям, вы, однако же, надеваете личину скромности!»

Враждебные отношения браманов к Сакиа-муни ограничивались только ожесточенными нападками на его учение и оскорблениями его и его учеников. Совершенно иной характер имели преследования, возникшие в среде его учеников и постигшие Сакиа-муни уже на склоне его жизни, когда ему было более 60 лет.

Между учениками Сакиа-муни был один из его близких родственников, двоюродный брат, по имени Девадатта.

Девадатта уже в юности был соперником Сакиа-муни во всем и постоянно завидовал успехам и счастью своего двоюродного брата. Девадатта отличался энергичным самостоятельным характером и был одарен от природы выдающимися умственными и физическими качествами. Но все эти блестящие качества затмевала одна черта характера Девадатты — его необыкновенное честолюбие. Его тяготило зависимое положение среди учеников Сакиа-муни, несмотря на то что он, благодаря своему обширному уму и необыкновенной строгости жизни, пользовался большим значением и уважением среди остальных учеников Сакиа-муни, и он задумал занять место Сакиа-муни. С этой целью он сблизился с сыном царя Бимбисары, Аджатасатрою. Последний отличался, подобно Девадатте, честолюбием и независимым характером; он тоже сильно тяготился своим положением наследника престола и стремился быть вполне самостоятельным. Девадатта искусно воспользовался слабой стороной царевича и, рисуя перед ним блестящими красками картину ожидаемого их величия и могущества, когда они, сделавшись самостоятельными и опираясь один на другого, приобретут огромное влияние на дела Индии — один как светский повелитель, другой — как повелитель духовный, вполне овладел доверием царевича.

Аджатасатра свергнул своего отца с престола (в 551 г. до Р. X.) и заключил его в башню, где он и умер, по преданиям, от голодной смерти.