Рудольф Штайнер - Метаморфозы Душевной жизни. Путь внутреннего опыта. Часть 1

Если мистики всех времен и Гете называли вечно-женским то неопределенное и неведомое, к чему влечется душа, то мы можем, не вызывая недоразумений, назвать «вечно-мужским» то, чем должно быть пронизано благоговение. Ибо как вечно-женское, в смысле мистиков и Гете, есть и в мужчине, и в женщине, так и вечно-мужское, это здоровое чувство самости, проникнутое благоговением, есть и в мужчине, и в женщине. И если понимать мистический хор Гете в смысле мистикой, то, опираясь на полученное нами знание о миссии благоговения, ведущего нас к неведомому, мы можем добавить к нему то, чем должно быть пронизано благоговение: вечно-мужское.

Этот опыт человеческой души, в котором слилось все благоговение, в котором оно выражает себя и достигает своей вершины, это соединение с неизвестным, к которому мы стремимся, эту «unio mystica», этот мистический союз мы, зная о миссии благоговения, можем теперь понять правильно.

Всякое мистическое соединение, при котором Я, желая соединиться с чем-либо неведомым, теряет себя, будет для души роковым. Потерявшее себя Я не предлагает неведомому ничего ценного. Чтобы пожертвовать собой неведомому, чтобы отдать ему в мистическом соединении собственную самость, необходимо иметь что-то чем можно жертвовать, кем-то уже стать. Если же слабое Я, не укрепившееся в себе, соединяется с тем, что над нами, такое соединение не имеет никакой ценности. Мистическое соединение имеет ценность, лишь когда сильное Я восходит к тем сферам, из которых к нам обращается мистическоий хор. О тех сферах, к которым для достижения высшего познания ведет возвышенное благоговение, Гете говорит прекрасными словами своего мистического хора:

Тогда и правильно понятое мистическое соединение может ответить на это: да,

Мюнхен, 14 марта 1910

Глубокое впечатление производят строки, родившиеся у Гете при созерцании черепа Шиллера. Эта возможность предоставилась ему во время перенесения останков Шиллера из места временного захоронения в веймарский княжеский склеп.

Гете взял тогда череп Шиллера в руки и в формах этого удивительного творения увидел как бы отпечаток всего духовного существа своего друга. Выражение духовной сущности поэта в материальных линиях и формах вдохновило Гете на прекрасные строки:

Кто в состоянии отдать должное такому душевному переживанию, которое испытал тогда Гете, тому будет легко направить мысли на те явления жизни, в которых разрабатывается внутренняя сущность, чтобы внешне выразиться в материальной форме, в пластических образованиях и линиях. И наиболее отчетливо предстает перед нами такой отпечаток, такое откровение внутренней сущности в том, что мы называем человеческим характером. Ведь в характере человека многообразно выражаются его постоянные переживания. И если мы говорим о человеском характере, то понимаем под этим некое единство.

Да, мы чувствуем, что характер — неотъемлемая часть всего человеческого существа; и если мысли, чувства и поступки человека в определенной степени не согласуются, то мы воспринимаем это как недостаток. Тогда мы говорим об изъяне человеческого существа, о внутреннем разладе в его характере как о какой-то фактической лакуне в его природе. Если человек в частной жизни проповедует те или иные принципы и идеалы, а в общественной жизни иной раз не следует им или поступает им вопреки, то мы говорим, что в нем нет внутренней цельности, что его характер с изъяном. Известно, что такой разлад может поставить человека в затруднительное положение или вообще привести к жизненной катастрофе. Гете хотел показать, что означает подобный разлад в человеческом существе, в знаменательных словах, которые у него произносит Фауст. Речь идет тут о словах, которые понимаются неверно даже теми, кто претендует на проникновение в замыслы Гете. Имеются в виду строки из «Фауста»: