Все вышесказанное возвращает нас на круги своя. Действия Иисуса в последнюю неделю его жизни были сосредоточены вокруг Храма. В иудаизме существовало два главных символа воплощения: Храм и Тора. Иисус видел свое призвание в доказательстве собственного превосходства над обоими: иудеи верили, что Бог пребывал с ними в облачном и огненном столпах, а также в Присутствии («шекине») в Храме. Иисус же вел себя так, как если бы решил в одиночку разрушить всю храмовую систему. Иудеи ожидали, что Бог восторжествует над столами зла как внутри, так и за пределами Израиля. Иисус же говорил о своей собственной победе в смертельной схватке со Зверем. Он часто использовал образы Отца и посланного им Сына (притчу о злых виноградарях вполне можно считать притчей о долгожданном Сыне). Вера Иисуса, его единство с тем, к которому он обращался «Авва, Отче», придавали ему силы в мессианском служении Израилю в качестве посредника между народом и Отцом. Так можно продолжать бесконечно. Рассматривая воплощение с такой точки зрения, мы убеждаемся, что перед нами не какое–то заблуждение, а достойная кульминация сотворения и завета. Мудрость, данная Богом в наставление людям, сама находит воплощение в человеке. Слава шекины обретает человеческое лицо. «Слово стало плотию, — писал Иоанн, — и обитало с нами» (Ин. 1, 14; греческое слово «eskenosen», чаще всего переводимое «обитало», происходит от «skene» — «шатер», «скиния»). Богословское учение Иоанна, сосредоточенное вокруг Храма и исполнения Иисусом своего призвания, в конечном итоге опирается на историю, поведанную нам Матфеем, Марком и Лукой.
Пришло время собрать воедино все нити моих рассуждений. Не могу предложить ничего лучшего, чем повторение написанного мной в другом месте:
В основе всех устремлений Иисуса лежало четкое осознание своего предназначения. Oн вepил, что Бог Израиля призвал его напомнить людям об обещании Яхве вернутся на Сион и… разделить , cвой престол с человеком. Этим напоминанием стало его путешествие в Иерусалим, выступление в роли Мессии в Храме и смерть от руки язычников ( в надежде на последующее воздаяние). В конечном итоге он призван был своей жизнью возвестить миру о возвращении Яхве.
Для того чтобы развить эту тему, потребовалось бы гораздо больше места, чем можно себе позволить на этих страницах, однако я уверен, что свежее прочтение Евангелия от Иоанна в свете этих идей может заново открыть значение его главных отрывков.
Что же я хочу сказать об Иисусе–человеке? На мой взгляд, он стал живым олицетворением библейского образа Яхве. Он явил нам любящего Бога, «обнажившего святую мышцу Свою» (Ис, 52, 10) для совершения того, что оказалось не под силу никому другому. Бога–Творца, дарующего новую жизнь, взаимодействующего со своим творением, и прежде всего — с человеком. Бога, хранящего верность своему народу, строгого и одновременно нежного, безжалостного ко всякому, кто губит или извращает его творение, но беззаветно преданного всем страждущим и обездоленным. «Kак пастырь Oн будет пасти стадо Свое; агнцев будет орать на руки и носить на груди Своей, и водить дойных» (Ис. 40, 11). Так в Ветхом Завете изображается Яхве, однако это описание как нельзя лучше подходит самому Иисусу.
Позволю себе обратить внимание читателя на то, что было бы неправильным пониманием моих слов. Я не думаю, что Иисус «знал, что он Бог» подобно тому, как человек знает свой рост или чувствует голод и жажду. Это нельзя было знать с помощью вычислений, как сумму двух чисел, или с помощью наблюдения, как то, что на заборе сидит птица. Его знание можно сравнить с уверенностью человека в любви близких и в красоте восхода над морем. Так музыкант не только проникает в замысел композитора, но и находит идеальный способ его реализации. Конечно, точнее всего это удастся, когда исполнитель одновременно является композитором. Другими словами, подобного рода знание неразрывно связано с призванием. В одной из своих работ я писал: «В контексте своего человеческого призвания, постигаемого верой, укрепляемого молитвой, проверенного в столкновениях с противниками, выстраданного в молитвах и сомнениях и воплощенного в делах, Иисус верил, что согласно Писанию, его роль в отношении Израиля и всего мира могла сравниться лишь с ролью самого Яхве».
Размышления о «призвании» Иисуса уводят нас от привычных утверждений евангельской христологии. «Осознание своего призвания» отнюдь не означает, что Иисус имел некое сверхъестественное знание о себе, о Боге и об отношениях между ними. Хотя именно так его нередко представляют себе люди, которые, заботясь о «чистоте» христологического учения, неизбежно рассматривают данное понятие в рамках деизма XVlll века. Для них говорить о «божественности» Иисуса можно лишь придерживаясь одной из форм докетизма. Я же убежден, что предложенная мной точка зрения помогает объединить серьезный исторический анализ личности Иисуса со столь часто отвергаемым во имя «историчности» глубоким осознанием Исусом своего предназначения. Последнее он видел в необходимости стать олицетворением всего, что символизировали для иудеев Храм, Тора, Слово, Дух и Мудрость — то есть спасительным присутствием Яхве в Израиле и в мире. Иисус верил в свое призвание совершить нечто, доступное одному Богу: новый великий Исход, которому суждено было стать окончательным и исчерпывающим откровением имени и личности Яхве.
Читать дальше