Том Райт - Иисус. Надежда постмодернистского мира

Начнем с притчи о сеятеле в Мк. 4, 1–20 и параллельных местах.' Это не просто образная констатация того, что евангельская весть у многих не находит должного отклика, или непритязательная зарисовка из жизни галилейских фермеров. Эта типично иудейская история о явлении Царства Божьего имеет два источника, которые помогают понять смысл слов Иисуса.

Прежде всего, эта притча уходит корнями в пророчества о возвращении из плена. Иеремия и другие пророки предсказывали, что Господь вновь «посеет» свой народ на их собственной земле; радуясь возвращению на родину и моля Бога завершить его, псалмопевец писал о сеявших со слезами и пожинающих с радостью. Но чаще всего картины сева и жатвы встречаются у Исаии в качестве преобладающей метафоры для нового Божьего творения, которое он должен совершить по возвращении народа из плена; «Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно Как дождь и снег напояют землю, так и слово Мое. Оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно» Новая поросль взойдет на глазах народа, вернувшегося домой.' Эти образы берут начало в призвании Исаии, описанном в 6–й главе, когда пророк увидел Израиль, падший и сожженный, подобно срубленному дереву, в наказание за грехи. Но святое семя не погибло и стало корнем его, пустившим новые побеги.

Последний из упомянутых отрывков (Ис. 6, 9–10) Иисус цитирует в Мф. 13, 14–15; Мк. 4, 12 и Лк. 8, 10, разъясняя притчу о сеятеле. В ней говорится о деяниях, совершаемых Богом через служение Иисуса. Господь не собирался укреплять позиции Израиля, поддерживать его политические амбиции или тешить его национальную гордость. Он творил то, что издавна предсказывали пророки: суд над Израилем, виновным в идолопоклонстве, одновременно пробуждающийся к жизни новый народ — возрожденный Израиль, освободившийся из плена народ Божий.

Вторым ветхозаветным источником притчи о сеятеле можно считать традицию апокалиптического повествования, нашедшую свое выражение, например, в Книге пророка Даниила. Во второй главе описан сон Навуходоносора, в котором он видел огромную статую, отлитую из четырех разных металлов. Голова статуи была из золота, а ноги из смеси железа и глины. Камень, оторвавшийся от горы, разбил ноги статуи и уничтожил ее, сам сделавшись великой горой и наполнив всю землю, В седьмой главе четыре зверя воевали с образом человека, с сыном человеческим, пока Бог не воссел на престоле своем и не возвысил сына человеческого над зверями. Так по словам Иисуса, история народа Божьего повторяется и воплощается в его собственном служении. Одно семя упало при дороге другое — на каменистое место, еще одно — среди терний. Одно же семя упало на добрую почву и принесло плод в тридцать, шестьдесят и в сто раз больше посеянного. «Приблизилось Царство Божье возвращение из плена, великий переломный момент в истории Израиля, — говорит Иисус, — хотя бы даже все это происходит не так как вы ожидали». Эта притча была сказана Иисусом обо всех прочих притчах и их воздействии на людей. Только так можно было донести до слушателей великую истину, которая для некоторых навеки останется тайной, как ни пытались бы они ее разглядеть; для других же внезапно приподнимается завеса, и они становятся свидетелями Божьих деяний.

Вторая притча, в значительной мере приоткрывающая для нас окно в Божье Царство, — так называемая притча о блудном сыне из Лк. 15.' Среди десятков разных толкований, которые люди постоянно, и зачастую справедливо, предлагают для этой притчи, есть нечто, чего в наши дни не замечает никто, но что не могло не «броситься в глаза» иудеям, слышавшим эту притчу в первом веке. В истории о беспутном младшем сыне, которого по возвращении из чужой языческой страны ждет поразительно теплый прием в отчем доме, — разумеется! — говорится об изгнании и возвращении. Именно эту историю жаждали услышать современники Иисуса. И он рассказал ее им, чтобы дать понять, что для них путь из изгнания лежит через него одного и его деяния. Притча о блудном сыне представляет собой нечто большее, чем иллюстрация к вечной истине о прощении грешников, хотя, несомненно, такое толкование вполне правомерно. Это точная и исторически обоснованная трактовка того, что хотел сказать и сделать Бог через служение Иисуса, принимавшего изгоев и сидевшего за столом с грешниками.

Но у этой истории есть и темная сторона. Старший брат олицетворяет собой тех, которые не желали возвращаться из изгнания таким способом, — в данном случае фарисеев и законников, наблюдавших за Иисусом и считавших его действия возмутительными. Он же говорил о том, что именно его служение сделало долгожданное возвращение возможным, хотя представление людей об этом было иным. Все эти события происходили прямо на глазах у самозваных хранителей родовых традиций Израиля, которые оставались к ним слепы, поскольку они не оправдывали их ожиданий.