Том Райт - Настоящее христианство

Вот почему, хотя я с симпатией отношусь к стоящим за этими терминами намерениям, я избегаю таких слов, как «непогрешимость» (идея, что Библия нас не обманет) и «безошибочность» (идея, что в Библии нет ничего неверного). По иронии судьбы люди, ведущие подобные споры о терминах, часто, как мне доводилось видеть, забывают о Библии и начинают отстаивать разнообразные теории, которые не помогают понять Библию как целое — как одну великую историю с масштабными замыслами и растянутой кульминацией, которая своей незаконченностью призывает нас стать героями ее последних глав. Горячие сторонники идеи «непогрешимости» и «безошибочности» выросли в сложной культурной среде (в частности, среди протестантов Северной Америки), где Библия была оплотом ортодоксии в сражениях, с одной стороны, с католичеством, с другой — с либеральным модернизмом. К сожалению, два этих оппонента задавали тон всем спорам. Не случайно протестанты с новым энтузиазмом ухватились за идею непогрешимости Библии в тот самый момент, когда Ватикан стал говорить о непогрешимости папы, или что рационализм эпохи Просвещения заразил даже тех, кто считал себя его врагом.

Подобные споры, как я думаю, только отвлекают внимание от главного — от того, зачем нам была дана Библия. (Здесь уместно вспомнить одну легендарную историю о Карле Барте. Когда какая–то женщина спросила его, правда ли, что змей в Книге Бытия действительно разговаривал, Барт ответил: «Мадам, вопрос, может ли змей говорить, не важен. Важно то, что сказал змей» .) Споры об этих терминах подобны спорам супругов, которые выясняют, кто из них любит детей больше, вместо того чтобы дать детям хорошее воспитание и показать добрый пример. Библия дает Божьему народу снаряжение для участия в Божьем деле в Божьем мире, но не дает повода важно сидеть в сторонке, гордясь тем, что ты обладаешь всеми верными знаниями о Боге.

Христиане постоянно называют Библию «авторитетной», то есть облеченной властью, однако трудно понять, что под этим подразумевается. Лучше всего здесь начать со слов самого Иисуса о природе власти. Языческие начальники, говорил он, господствуют над своими подданными, но у вас не должно быть так. Кто из вас хочет быть первым, должен стать слугой всех, потому что Сын Человеческий пришел не для того, чтобы ему послужили, но чтобы послужить и отдать душу свою как выкуп за многих (Мк 10:35–45). Если Бог вручил свою власть Иисусу и если Библия облечена подобной властью, тогда, называя Библию «авторитетной», мы имеем в виду, что ее власть служит той цели, которую Бог исполнил через Иисуса, а особенно — через его смерть и воскресение.

Иными словами, чтобы смерть Иисуса оказала свое действие, согласно с замыслом Бога, ее необходимо передать миру посредством «слова» Евангелия. (Как мы видели в главе 10, первые христиане называли «словом» Бога могущественную весть о господстве Иисуса.) И Библия, которая показывает корни христианской истории в Ветхом Завете и ее полное раскрытие в Новом Завете, очень рано стала отождествляться именно с этим могущественным словом, которое сообщало о том, что Бог совершил через Иисуса, и тем самым реализовывала это свершение. И потому Библия не просто авторитетное описание спасительного замысла Бога, подобное фотографии определенной равнины земли с воздуха. Но она — часть самого этого спасительного замысла, так что скорее похожа на проводника, который ведет тебя на эту равнину и показывает тебе, как ты можешь на ней жить.

Вот почему «авторитет» Библии действует совершенно иным способом, чем, скажем, «авторитет» правил клуба игроков в гольф. Конечно, в Библии можно встретить перечни правил (скажем, Десять заповедей в главе 20 Книги Исхода), но в целом это не список запретов и повелений. Это история, великое эпическое повествование, начинающееся с рассказа о саде, в котором Адам с Евой присматривают за животными, и завершающееся городом, названным Невестой Агнца, из которого проистекает живая вода, обновляющая весь мир. И в итоге — это любовная история, хотя и не совсем похожая на все остальные. Власть Библии — это власть истории любви, в которой нас приглашают принять участие. И в этом смысле ее «власть» больше похожа на власть танца, к которому нас зовут присоединиться, или на власть романа, в котором уже намечены и место действия, и сюжет и даже его завершение, но где остается место для нас, так что нас зовут стать живыми, разумными и способными принимать свои решения героями этой истории, близящейся к своему великому окончанию.