Адольф Эрман - Жизнь в Древнем Египте

Конец этого трудного путешествия таков: лошади пугаются и разрывают свои постромки, несчастный махар должен идти пешком под жарким солнцем, страдая от жажды и от страха перед врагами, которые могут устроить засаду. На этом пути его все время преследуют несчастья. «Когда ты входишь в Иоппию, – насмешливо рассказывает автор, – ты находишь там сад, зеленый как весна. Ты входишь туда, чтобы получить еду, и обнаруживаешь там прелестную девушку, которая присматривает за винами. Она становится твоей спутницей, она околдовывает тебя своей красотой». Разумеется, какой-то вор, воспользовавшись этим романтическим часом любви, выпрягает лошадей из колесницы махара и крадет его оружие.

Как мы видим, в основной части книги автор в своих нападках всего лишь безобидно поддразнивает Нехтсотепа, и в доказательство того, что на самом деле вовсе не хотел нанести обиду, автор великодушно завершает свое послание словами: «Гляди: это дружеская манера, и ты не можешь сказать, что я заставил твое имя дурно пахнуть для других людей. Смотри: я только описал тебе, что выпадает на долю махара; я пересек Сирию для тебя, я описал тебе страны и города с их обычаями. Будь милостив к нам и смотри на нас мирно».

На этом книга завершается. Даже самый добрый критик вряд ли станет утверждать, что в ней много ума, и еще меньше он будет склонен хвалить ее за ясность описаний и изящество слога. Однако в Египте она пользовалась большой известностью и широко использовалась в школах [343], а поскольку она не имела ни моральной, ни учебной цели, причиной такого широкого распространения должен быть ее стиль. То, что для нас выглядит таким прозаическим, образованному и занимавшемуся литературным творчеством египтянину эпохи Нового царства казалось очаровательным и достойным подражания, – «окунутым в мед», как выразительно сказал наш автор.

Учебники в узком смысле этого слова легко распознать по заголовку «сбот», то есть учебная книга, или книга для уроков. Разумеется, в них преобладал один определенный стиль. Более ранние книги, которые, видимо, все относятся к эпохе Среднего царства, должны были не только учить жизненной мудрости и хорошим манерам, но и предостерегать от легкомысленного поведения. Наставления, которые в них содержатся, всегда даются от имени какого-нибудь мудреца прежних времен – великого царя Аменемхета I или ученого наместника провинции Древнего царства, который передает своему подрастающему сыну ту мудрость, что так удачно вела его самого по жизни. Даже по форме этих изречений видно, что они созданы человеком, который не любит праздной болтовни.

Они либо близки к пределам возможного по лаконичности, либо скрывают мысли за множеством примеров, или же отличаются искусственностью в построении фраз. Примеры этого туманного языка, который, как правило, совершенно непонятен для нас, уже были приведены в предыдущей части этой главы.

Однако среди этой литературы существуют два приятных исключения. Одно из них – поучение, которое Эней оставляет в наследство своему сыну Хенсхотепу. Это собрание коротких и сравнительно простых по стилю изречений. От них даже мы – не египтяне и не писцы – можем получить удовольствие, доказательством чего могут служить отрывки, процитированные выше в разных местах [344]. Другое исключение – дидактическая поэма Даууфа, в которой этот мудрец предупреждает своего сына, что любой вид деятельности, не связанный с книжным знанием, приносит человеку несчастье, и показывает ему, что все профессии, кроме профессии ученого, становятся для человека причиной бед, при этом восхваляя и преувеличивая счастье, которое ожидает ученого мужа [345].

Ораторские «инструкции» эпохи Нового царства, передававшиеся в форме писем от учителя к ученику, утомительно «играют» одну и ту же «мелодию», повторяя эту мысль. Быть воином – несчастье, возделывать землю – несчастье тоже, потому что единственное счастье для человека – это «обращать свое сердце к книгам днем и читать ночью». Глупец, который не проявляет старания на «службе Тота» и, несмотря на все предостережения, «бежит от своих книг так быстро, как могут нести его ноги, как бежит лошадь на скачках (?) или как газель, когда она убегает», имеет такой же упрямый ум, «как осел, когда его бьют», и так же мало послушен, как «глухой, который не слышит и с которым надо говорить руками»; он подобен плохому моряку, который не знает, куда направить свой корабль.