Тимофей Буткевич - О смысле и значении кровавых  жертвоприношений в  дохристианском  мире и о так  называемых  “ритуальных  убийствах”

19-го апреля в заседании суда Зорух Лейбович повторил все сказанное им подстаросте. Его показание еще не заключало в себе определенных улик, а ограничивалось только догадками и предположениями; по словам судебного декрета он “tilko ze blakal jezykiem” (только молол языком). Тем не менее суд приобрел уверенность, что следствие попало на верный путь. В заседание вызваны были вторично к допросу все заподозренные евреи. Но ни один из них не сознался. Тогда суд, на основании саксонского права, libro secundo, folio 122, постановил: отбирать у них показания под пытками (растягиваниe на колесе и прижигание свечами). Узнав о таком постaнoвлении суда, сын корчмаря Мордхи Маиоровича, Лейба заявил, что он, без пытки, готов дать показания добровольно, и в заседании Суда 20 апреля объявил следующее: “Гершона Хаскелевича, сына михновского арендатора, уговорил на преступление заславский кагал, а именно: Берка Авросев, – кагальный старшина, Абрамек – кагальный школьник, Лейба – ключник михновского арендатора, Яков – арендатор покощевский, Берка 3акрутецкий – сын арендатора, Мошко Маюрович, Лейба Мордкович, Мордух Янкелевич и Зорух Лейбович, мирошник [91] Т. е. мельник. арендатора михновских мельниц (разоблачитель). Последнего, впрочем, сказал Лейба, мы освобождаем от всякой кары, ибо он не присутствовал при том, как мы все вместе ночью, со среды на четверг, в корчме, что на михновском тракте, в горнице, убивали человека, завязавши ему глаза, а в рот воткнули “жеребца” с веревкой. Для извлечения крови мы ножами вскрывали жилы в тех местах, где было нужно. Нацедивши крови, вышеупомянутые члены кагала налили полную бутылку и мне также дали той крови в бутылочке. Во время печения мацы, я влил ее в тесто, а затем, замесивши, поставил в печь. Потом, согласно закону, мы ели эту мацу в течение двух ночей, а днем ели другую мацу. Покойного Антония, пришедшего ко мне за двое суток перед тем пешком, без коня и сабли, прикрывши подстожинами [92] Почти всегда полусгнившее сено, под стогами. , а платье его – жупан, шапку, штаны, пояс и рубаху, по приказанию вышепоименованных кагальных старшин, присланных в корчму из города, – Гершон бросил в печь и сжег там же под угрозой синагогального проклятия было приказано никому не говорить о происшедшем. Нам сказали: “даже в том случае, если подвергнетесь суровым наказаниям или смертной казни, ни в чем не признавайтесь и не выдавайте того, что знаете, и вы будете мучениками за старую веру”. Мошко Майорович верхом на коне в мешке отвез в Заслав бутылку с кровью и там вручил Берку Авросеву, а он уже знал, кому ее следует передать, – только раввину для благословения”. 23 апреля Лейба Мордухович, вторично опрошенный судом, без пытки, подтвердил свое первое показание и дополнил его некоторыми частностями. “В корчму съехались – говорил он – Гершон Хаскелевич, школьник Абрамек, белгородский арендатор Мошко, покощевский арендатор Яков, закрутецкий арендатор Берк, ключник Лейба и Берк Авросев. Мордко Янкелевич, отец мой, также был в корчме. Что касается Мошки, то он приехал из Покощевки уже после убийства человека. Все указанные лица принесли спящего, пьяного человека в горницу, завязали ему голову какими-то штанами, а затем веревкой и мучили на земле. Я спросил у них: “для чего вы это делаете?” Все закричали на меня, говоря: “а тебе что до того? Мы богаче тебя. Если что и случится, мы заплатим”. Я испугался их и вышел из горницы в избу. Убивши человека, они вытачивали из него кровь в подставленный сосуд, а затем сливали в бутылку. Когда закрутецкиий арендатор (Берк) собирался уезжать, он взял покойника на свой воз. Я боялся дотронуться до трупа, а они сами вынесли его в болото, в лозы, и там прикрыли сенными подонками. Они взяли кровь, а остатки Мошка Майорович отвез в Заслав и там отдал Берку Авросеву. Я думаю, что дело это не могло обойтись без раввина, ибо он обязан благословить эту кровь. Я не настолько сведущ в талмуде, чтобы знать, что произойдет с той кровью. Нам приказали присягнуть, чтобы мы никому не выдавали этой тайны. Что касается одежды, то ее жгли все вместе. Это для того, чтобы вместе же терпеть и муки, если что случится. Для меня также оставили бутылочку с кровью: если бы я не взял ее, евреи там же убили бы меня. Оставленную мне кровь я закопал на дворе, дабы она “не вопияла”', сам же поехал в Михново, где я святковал, ел мацу с другою кровью (insza krew). Хаскел прислал на свое место Гершона, – чрез своего ключника послал кровь в Заслав. Мошко Майорович отдал эту кровь Берку Авросеву. Мой отец (Мордко Майорович) резал ножем и порол жилы покойника”.