Игнатий Лойола - Рассказ паломника о своей жизни

34. Когда пришла зима, он захворал очень тяжёлой болезнью. Чтобы вылечить его, город поместил его в дом отца некоего Феррера [72], который впоследствии был слугой Бальтасара де Фариа [73]. Там его лечили с великим тщанием; и в силу того благоговения, которое уже <���тогда> испытывали перед ним многие самые знатные сеньоры, к нему приходили, чтобы дежурить возле него по ночам [74].

Исцелившись от этого недуга, он, тем не менее, оставался очень слабым и часто испытывал боли в желудке. Вот по этим причиним, а также потому, что зима была очень холодной, его заставили одеться, обуться и покрыть голову. Итак, его заставили надеть две ропилъи [75] из очень толстого сукна и шапочку из него же, в виде небольшого берета (como media gorra).

В это время было много дней, когда ему сильно хотелось беседовать о вещах духовных и найти людей, которые были бы к этому способны. Между тем приближалось время, когда он предполагал отправиться в Иерусалим [76].

35. И вот в начале двадцать третьего года он отправился в Барселону, чтобы сесть там на корабль [77]. И, хотя кое-кто набивался ему в спутники, он хотел идти только один, поскольку для него всё дело было в том, чтобы иметь своей опорой одного лишь Бога.

И вот однажды его весьма настойчиво убеждали взять себе в спутники <���одного человека>, поскольку <���паломник> не знал ни итальянского языка, ни латинского, и говорили, как сильно поможет ему этот <���спутник>, при этом вовсю его расхваливая. Но <���паломник> сказал, что, будь это даже сын или брат герцога Кардона [78], он всё равно не пойдёт вместе с ним, поскольку он желал обладать тремя добродетелями: любовью, верой и надеждой. Если же он возьмёт кого-нибудь себе в спутники, то, испытывая голод, будет ждать помощи от него; если упадёт, тот поможет ему подняться. Поэтому он будет уповать на него и в силу этих причин чувствовать привязанность к нему, тогда как это упование, привязанность и надежду он хотел бы испытывать только по отношению к Богу. Что он говорил — то и чувствовал в сердце.

С такими-то мыслями он и хотел сесть на корабль: не только в одиночестве, но и без всяких припасов. Когда он начал договариваться о посадке на корабль, ему попался один хозяин судна, взявший его бесплатно, поскольку денег у него не было, но с тем условием, что он должен был принести на корабль сухари [79], чтобы кормиться самому, а иначе его не возьмут ни за что на свете.

36. Когда он хотел раздобыть эти сухари, его одолели страшные сомнения: «Такова — то твоя надежда и вера в Бога, которая не

Он оставил деньги на лавке, которую обнаружил там, неподалёку от берега (§ 36).

постыжает?» — и т. п. Эти сомнения были настолько сильны, что причиняли ему немало мучений. Наконец, не зная, что делать, поскольку находились основательные резоны и «за», и «против», он решил довериться своему духовнику, которому объяснил, как сильно желал он следовать по пути совершенства и того, что служило бы к вящей славе Божией [80], равно как и причины, заставлявшие его усомниться в том, должен ли он взять с собой пропитание. Духовник решил, что ему следует попросить необходимое и взять с собой.

Тогда он обратился с просьбой к одной сеньоре, а та спросила его, куда он хочет плыть на корабле. Несколько мгновений он колебался, не сказать ли ей <���правду>; но в конце концов не отважился сказать ей ничего, кроме того, что направляется в Италию, в Рим. А она, будто изумившись, сказала: «Ты в Рим хочешь ехать? Да ведь те, кто туда едет, уж не знаю какими возвращаются!» (желая сказать, что в Риме они получали мало пользы в делах духа). А причиной, по которой он не осмелился сказать, что едет в Иерусалим, была боязнь тщеславия. Эта боязнь настолько его одолевала, что он никогда не осмеливался сказать, откуда он родом и из какой семьи [81].

Наконец, раздобыв сухари, он сел на корабль. Но, находясь <���ещё> на берегу с пятью или шестью «беленькими» [82], которые ему дали, когда он просил милостыню у дверей <���домов> (поскольку обычно он так и жил), он оставил деньги на лавке, которую обнаружил там, неподалёку от берега.

37. Затем он сел на корабль, проведя в Барселоне чуть больше двадцати дней. Ещё находясь в Барселоне, прежде чем сесть на корабль, он, по своему обыкновению, разыскивал всех духовных людей — даже если они находились в пустынях <���вдали от> города, — чтобы побеседовать с ними. Но ни в Барселоне, ни в Манресе за всё время, что он там провёл, ему не удалось найти никого, кто помог бы ему так, как ему хотелось. Только в Манресе та женщина, о которой говорилось выше [83], сказавшая ему, что просила Бога о том, чтобы ему явился Иисус Христос — лишь эта женщина как ему казалось, глубже проникла в предметы духовные. Пэтому после отплытия из Барселоны он полностью потерял эту жажду разыскивать духовных людей.