Робер Амбелен - Иисус, или Смертельная тайна тамплиеров

В землю вкопали два мощных дубовых бревна. Их вытащили из свайных молов, торчавших из воды. Поскольку их многие месяцы пропитывала вода, опасность воспламениться им не грозила, а тела осужденных, плотно прикованные к ним цепями, не могли бы отделиться от них при горении.

К девятому часу все было готово. Колокола собора Богоматери медленно зазвонили отходную. К часу вечерни уже серое небо еще больше потемнело; набухшие водой тучи быстро проносились над городом, гонимые холодным ветром из Нормандии. Берега Сены были черны от народа. Непрерывный гул толпы, подобный жужжанию какого-то чудовищного насекомого, доносился даже до часовых, стоящих на страже на угловых башнях старого Лувра.

Внезапно гул усилился: появился кортеж, движущийся вдоль крутого левого берега острова Сите. Впереди ехали конные сержанты, далее — великий прево, а за ним шел сильный отряд пехотинцев, окружавший фуражную телегу, которую тащила одна лошадь. Смутно различались силуэты двух людей, распростертых на досках и связанных. За последними лучниками, замыкая процессию, двигался последний отряд конных сержантов.

Осужденных спустили с телеги и в лодке перевезли на островок, где их уже ждал палач со своими подручными. Моле и Шарне крепко привязали цепями к столбам и вокруг них навалили грудами поленья, высотой до колен. Бросив последний взгляд на окно, из-за которого, как было известно, смотрит Филипп, великий прево повернулся и подал знак палачу; тут же рядом с ним конный трубач затрубил сигнал «огонь». Его услышали как на острове, так и на берегах, и сразу же исполнители с факелами в руках подожгли по углам каждую из куч поленьев. Поскольку некоторые поленья озаботились промаслить, огонь занялся быстро. Поднялся дым, и вместе с ним мало-помалу распространился резкий запах — сначала по острову, потом по реке, достигая берегов. Именно тогда во мраке, который уже коварно накрыл Сите, раздался крик. Сначала подумали, что причиной его стало пламя, искры которого сыпались на одежды двоих казнимых; но нет, от костров донеслись не крики боли. Это был голос героя Акры, тот голос, который, бившийся словно боевое знамя, двадцать три года назад, вечером 5 апреля 1291 года, бросил тамплиеров в атаку под гром копыт их боевых коней! И, численностью триста против десяти тысяч, с. черно-серебряным стягом впереди, черно-белый эскадрон пронзил египетские рубежи [177] Знамя ордена Храма, называемое «Босеан». было «рассечено серебром и чернью», то есть черно-белое, как цвета эскадронов, первый ряд которых состоял из рыцарей (белые налатники и плащи), а второй — из оруженосцев (черные налатники и плащи). Название «босеан» (beauseant, «красивый зад») дали их знамени госпитальеры и тевтонские рыцари в насмешку над расположением его цветов, а также из зависти к тамплиерам, которые одни имели привилегию носить на плащах красный крест крестовых походов, дарованную им папой Евгением III по просьбе святого Бернара. …

Но в этот час это был уже всего лишь голос умирающего человека — голос Жака де Моле, последнего великого магистра тамплиеров.

Мгновенно говор толпы смолк, народ затаил дыхание, потому что этот голос выкрикивал нечто ужасное, неожиданное, чего не могли предвидеть эти простые души, согбенные страхом перед Посохом и Скипетром. И святотатственный глагол отразился от стен Парижа, дабы ударить злобного Капетинга, притаившегося в амбразуре узкого окна, сильнее, чем латная турнирная рукавица. И этот голос произнес:

«Климент, и ты, Филипп, изменники данному слову, я вызываю обоих вас на Суд Божий!.. Тебя, Климент, — через сорок дней, а тебя, Филипп, — в течение года…»

Далее смертельное безмолвие нарушал лишь треск дров в костре.

Так и произойдет. Папа умрет от дизентерии и рвоты в Рокморе, в долине Роны, 9 апреля 1314 года, через двадцать восемь дней. А Филипп Красивый — 29 ноября 1314 года в Фонтенбло, сброшенный с коня, как поступают с рыцарями-изменниками, то есть через восемь месяцев. Глагол и пламя показали, на чьей стороне правота.

Но огонь уже поднялся вверх; ветхие рубища воспламенились, и два силуэта скорчились от ожогов. Крики и стоны были слишком глухими, чтобы достичь толпы, онемевшей в безмолвном ужасе. Огонь дошел до верха ног и выше, облизывая уже обнаженные торсы; бороды и волосы исчезли. Прижатые раскаленными цепями к столбам, неузнаваемые тела понемногу превратились в бесформенные обугленные массы; и от обоих потрескивающих костров дым, уже приобретший черный оттенок, зловонными пеленами понес по обоим берегам Сены запах сгоревшего мяса и жира.