Самым влиятельным католическим богословом XX века можно, по-видимому, считать иезуита Карла Ранера, который тоже исполнял обязанности "перито" на II Ватиканском соборе. Ранер был одним из семи детей немецкого школьного учителя – его брат Гуго тоже стал известным иезуитским богословом – и написал свыше трех тысяч книг и статей. Они касались как сугубо теоретических богословских тем, так и вопросов повседневной жизни, таких, например, как "почему мы молимся по вечерам". Но во всех случаях Ранер пользовался примерно одинаковым методом: он обращался к преданию и к современному миру и ставил перед преданием совершенно иные вопросы, нежели было принято. Цель его заключалась не в постижении тайны мироздания, а в прояснении таинственной природы бытия, в возвращении тайны в центр повседневной жизни. В философском плане он черпал вдохновение как у Фомы Аквинского, так и у Мартина Хайдеггера, одного из крупнейших экзистенциалистов. Но философия его интересовала только в той мере, в какой она помогает прояснению христианского учения. Он очень мало занимался популяризаторской работой, предпочитая писать в основном для богословов, которых он призывал к открытости и новому пониманию предания. По этим причинам, хотя он неоднократно предлагал истолкования предания, отличавшиеся от общепринятых взглядов, Рим никогда не принуждал его к молчанию, как это было в случае с его французскими коллегами. Его влияние прямо или косвенно просматривается практически во всех документах II Ватиканского собора, однако в наибольшей степени оно проявилось, пожалуй, в понимании им роли епископства. При жизни многих поколений в католичестве развивалась тенденция к большей централизации власти в Риме по модели монархического управления. Ранер исследовал вопрос о епископате и, не отвергая приоритета Рима, сделал упор на коллегиальном характере епископства. Это в свою очередь подразумевало, что церковь может быть действительно вселенской, приспосабливаясь к любой культурной среде и не обязательно принимая за эталон истины римские или западноевропейские точки зрения. Такое представление о всеобщности и коллегиальности выразилось в решениях собора, касающихся не только самого епископства, но и использования родного языка и приспособления литургии к разным культурным условиям.
Предложенное Ранером здравое сочетание солидного богословского основания, пересмотра и переистолкования предания и открытости для постановки перед этим преданием новых вопросов послужило моделью для более радикальных богословских систем, в частности латиноамериканского богословия освобождения, к которому мы обратимся в последней главе.
В общем и целом смысл происходивших в католичестве XX века процессов сводится к тому, что после нескольких столетий отказа отвечать на вызов современного мира иными средствами кроме конфронтации и осуждения оно открылось для диалога с этим миром. В результате этого диалога католики, как и протестанты и даже нехристиане, с удивлением увидели в католической церкви энергию, о которой мало кто подозревал. Почву для такого неожиданного развития задолго до II Ватиканского собора готовили богословы, к которым Рим относился с подозрением.
Став взрослыми, мы должны осознать свое положение пред Богом. Бог учит нас жить так, чтобы мы могли справляться со своими проблемами без Него.
Дитрих Бонхеффер
Потрясения первой половины XX века в наибольшей степени затронули Европу. Этот континент был колыбелью большинства оптимистических философских и богословских теорий XIX века. Здесь вынашивались мечты, что под духовным водительством Европы все человечество увидит зарю нового дня. Европа убедила себя, что колониальные завоевания представляют собой широкомасштабное альтруистическое предприятие, совершаемое для блага всего мира. Эту иллюзию европейские протестанты разделяли в гораздо большей степени, чем католики, поскольку католичество в течение всего XIX века относилось к современному миру с позиции полного осуждения, а протестантский либерализм практически капитулировал перед идеями новой эпохи. Поэтому, когда две мировые войны и связанные с ними события положили конец мечтам XIX века, протестантский либерализм был потрясен до самых оснований. В XIX веке, отчасти в результате неспособности католичества дать адекватный ответ на вызов современного мира, во Франции распространились скептические и секуляр-ные настроения. В XX же веке, отчасти в результате краха либерализма и его оптимистических надежд, в регионах с традиционным преобладанием протестантизма – в Германии, Скандинавии и Великобритании – явно возросли такие же скептические и секулярные настроения. К середине столетия стало ясно, что Северная Европа перестала быть оплотом протестантизма и что ее положение лидера протестантизма перешло к другим странам света.
Читать дальше