Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

Вначале христианскую конгрегацию отличала от иудеев и язычников вера, а не ортодоксия (правильная доктрина). Последняя, вместе со своим коррелятом, ересью, вырастает из различий, которые развиваются внутри христианских конгрегации [96] Bultmann, Theology, II, p. 135. См. ниже §§ 7, 75. .

Ученики Бультмана продолжили дискуссию смелыми утверждениями. По мнению Герберта Брауна, "специфически христианский элемент, константа… в Новом Завете" — "самопонимание веры" [97] H. Braun, 'The Meaning of New Testament Christology', God and Christ: Existence and Provence, ed., R. W. Funk, JThC, 5, 1968, p. 118. См. ниже § 75.1. . Эрнст Кеземан считает четвертое Евангелие не голосом ортодоксии, но выражением "наивного докетизма" — такого понимания Иисуса, которое впоследствии вылилось в ересь докетизма как таковую [98] Ε. Käsemann, The Testament of Jesus, 1966, ET SCM Press 1968,1. См. ниже § 64.2. . Еще смелее он чуть раньше подошел к Третьему посланию Иоанна: автор ("пресвитер") не защитник ортодоксии от еретика Диотрефа, но Диотреф — "ортодоксальный" глава общины, которой адресовано письмо (пресвитер же — "христианский гностик"!). Диотреф действует как "монархический епископ", защищающийся от лжеучителя [99] 'Ketzer und Zeuge: zum johanneischen Verfasserproblem' (1951), Exegetische Versuche und Besinnungen, Göttingen, Vol. I, 1960, pp. 168–187. Далее см. ниже § 73. . А Гельмут Кёстер, распространяя метод Бауэра на анализ христианства I в., пишет:

Здесь мы имеем дело с религиозным движением, которое синкретично по виду и с самого начала отличается ярким многообразием. Мы не можем априорно утверждать, в чем состоит его индивидуальность [100] 'Gnomai Diaphoroi: the Origin and Nature of Diversification in the History of Early Christianity', HTR, 58, 1965, переиздано в Trajectories through Early Christianity, ed., J. M. Robinson and H. Koester, Fortress 1971, p. 117. Cf. H. D. Betz, Orthodoxy and Heresy in Primitive Christianity', Interpretation, 19, 1965: 'Христианской веры вначале не существовало. Вначале существовал просто "еретический" иудей, Иисус из Назарета. Какую из различных интерпретаций Иисуса следует признать подлинно христианской? И с помощью каких критериев можно принять подобное решение? На мой взгляд, это кардинальная проблема современной новозаветной науки" (р. 311). .

Таким образом, все актуальнее становится вопрос: существовала ли единая ортодоксия хотя бы в первохристианстве, в Новом Завете? И вообще, насколько корректно использовать понятия ортодоксии и ереси? Можно ли говорить об "ортодоксии" в контексте христианства I в.? В 1954 г. Г. Э. У. Тернер попытался обосновать этот подход в своих Бамптонских лекциях ("Образец христианской истины") [101] H. Е. W. Turner, The Pattern of Christian Truth: A Study in the Relations between Orthodoxy and Heresy in the Early Church, Mowbray 1954. . Он отверг основную идею Бауэра и предложил в противовес такую картину христианства II в.: ортодоксия существовала, но была окружена некой "полутенью", в которой грань между ортодоксией и ересью смазывалась (pp. 81–94). В первоначальный период "ортодоксия была скорее вопросом инстинктивного чувства, чем фиксированных и поддающихся дефиниции доктринальных норм" (pp. 91). До письменного символа веры был ex orandi , "относительно полное и фиксированное экспериментальное осмысление того, что значило быть христианином" (р. 28, курсив мой. — Дж. Д.). Но удовлетворительно ли это? Отдает ли должное такой подход тому огромному спектру многообразия (и полемики) внутри первохристианства, в котором новозаветная наука все более убеждалась со времен Ф. Х. Баура? Противоположную крайность мы находим у Джона Шарло: "Нет ни одной богословской точки зрения… которая бы объединяла всех новозаветных авторов и все уровни традиции в Новом Завете" [102] J. Chariot, New Testament Disunity: Its Significance for Christianity Today, Dutton 1970, p. 111. . Но чем она лучше? Неужели у первохристиан не было вообще ничего общего?

При попытке осмыслить заново весь этот вопрос, пожалуй, имеет смысл избегать терминов "ортодоксия" и "ересь", по крайней мере в качестве базовых категорий: они оставляют открытыми слишком много вопросов, они слишком эмоциональны, ставят слишком жесткие рамки и закрывают новые области исследования, вместо того чтобы открывать их. Есть ли альтернатива? Можно использовать, например, метафору, предложенную Джеймсом Робинсоном. Он призывает новозаветников отказаться от прежних статических категорий и анализировать Новый Завет, а также другие материалы I‑II вв., в категориях "траекторий", направлений движения. Понятно, что эта метафора не идеальна, и Робинсон это прекрасно понимает [103] J. M. Robinson, Trajectories, pp. 14ff., 69. , — но у нее есть большой плюс: она показывает христианство как живой и динамичный процесс, всякий раз, в ответ на многообразные влияния и вызовы, развивающийся по–разному и в разных направлениях. Она несколько поможет нам далее в части II, но будет менее эффективна в части I, где мы будем разбирать, так сказать, поперечные сечения в новозаветном материале. Поэтому нам больше подойдут термины, отраженные в заглавии книги, — "единство" и "многообразие". Они не столь цветисты и эмоциональны и, думаю, способствуют большей гибкости в обсуждении.