Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

Все это, конечно, не означает, что тексты Нового Завета сами по себе становятся событием Христа. Как мы уже отмечали, они являются продуктом уже начавшегося диалога между событием Христа и присутствующим ныне Духом. Но без Нового Завета невозможно узнать Того, Кого мы ныне встречаем как Иисуса, невозможно узнать, каков Бог и Отец нашего Господа Иисуса Христа. Мы всегда встречаемся в Новом Завете с событием Христа, облеченным в частные формы и описанным языком, культурно и исторически обусловленным (именно поэтому и необходима историко–критическая экзегеза, именно поэтому это должен быть скорее диалог, чем фундаменталистское подчинение); но без Нового Завета у нас нет никакой возможности связать свою веру с событием Христа, у нас нет способов продвигать диалог веры для нас самих.

Сказанное мной не подразумевает и того, что слово Божье не может быть выражено и не выражается нигде, кроме как в этих сочинениях — иначе стала бы бессмыслицей христианская вера в Святого Духа. Откровение имеет место всякий раз, когда Бог встречается с нами. Но если Иисус является определяющим фактором для христианской веры, тогда, повторяю, Новый Завет необходим, ибо лишь через тексты Нового Завета мы получаем доступ к историческим событиям, включающим в себя Иисуса и начальную веру в Него — воскресшего. Если мы не распознаем здесь Иисуса и характер христианской веры, то у нас не будет никакого стандарта или определения, никакого критерия, чтобы распознавать Иисуса и характер христианства где бы то ни было.

Разумеется, именно по этой причине предания Нового Завета имеют нормативный авторитет, которым не могут быть наделены более поздние церковные предания(вопреки римокатолическому догмату), ибо Новый Завет — это первоисточник оригинальных преданий, чье истолкование и переистолкование и является целью диалога; Новый Завет — это первое комплексное изложение темы, а все последующее — лишь ее вариации. Поздние предания могут и должны, конечно, играть свою роль в диалоге, поскольку они демонстрируют, как развивался этот диалог в иные века и в других ситуациях, они предоставляют многочисленные примеры того, как надо и как не надо вести такой диалог. Но сначала надо вести диалог с оригинальными преданиями, ибо лишь они могут служить нормой аутентичности того, что мы называем "христианским", лишь они могут наполнить слово "Иисус" авторитетным значением. Я мог бы выразить это следующим образом: только с Новым Заветом и без всей остальной христианской истории и христианской письменности у нас было бы более чем достаточно материала, который служил бы картой и компасом при продвижении христианства в неведомое будущее. Но со всеми конфессиями, догмами, преданиями, литургиями церковной истории и без Нового Завета мы заблудились бы, не имея ясного представления о том, чем должно быть христианство и куда оно должно двигаться.

Дальнейшее размышление. Здесь опять мое евангелическое почтительное отношение к Писанию и очень протестантская подозрительность к Преданию проявились слишком резко. Я не намерен отступать от первого, что, как я надеюсь, ясно из того подчеркнутого внимания, с которым я отношусь к новозаветному свидетельству об Иисусе Христе, действительном каноне для всей христианской веры, к Новому Завету как по существу определению того, что есть христианство. Однако по отношению к Преданию я бы хотел немного пересмотреть свои взгляды, так как со времени последнего издания этой моей книги я пришел к более адекватной оценке двух факторов.

Один из них я уже упоминал. Я имею в виду мою возросшую положительную оценку мудрости и точности в текстах многих богословов, отцов и учителей церкви в истории христианства. Всегда слишком просто составить обобщенное и (следовательно, неизбежно) упрощенное описание того, что сказал тот или иной автор, и критиковать его, не пытаясь сделать усилие, необходимое для того, чтобы добраться до глубины его мыслей, иными словами, подвергнуть его очень поверхностной критике. А ведь даже беглого ознакомления с католическим или православным богословием достаточно для того, чтобы оно произвело сильное впечатление той серьезностью, с которой верующие этих традиций принимают предание церкви (или отдельных церквей), живут в соответствии с ним, в своей литургии и своем богословии. Более того, Ханс Георг Гадамер научил многих богословов тому, что интерпретатор не противостоит традиции, а в той или иной степени включен в нее, и его взгляды заранее предопределены традицией в его способе решения герменевтической задачи [718]. Игнорирование традиции означает увеличение вероятности неправильной интерпретации. Несмотря на мое особенное подчеркивание того, что Новый Завет был в конечном счете не требующим свидетельства, что он был "самосвидетельствующим" в качестве канона, я едва ли могу игнорировать тот факт, что именно развитие великой церкви окончательно привело к признанию канонического статуса писаний, вошедших в Новый Завет, и что именно через это Предание (в форме вероучения или богослужения) Новый Завет дошел до нас.