Во–вторых, сохраняется свойственный христианской апокалиптической эсхатологии элемент сдержанности. Упоминания о близости Конца нигде не превращаются в конкретное предсказание. Говорится о 42 месяцах (=3,5 года), но это скорее символическое число, не предназначенное для точного определения времени событий Конца. Письма в Откр 2–3 содержат увещевания, из которых следует, что Конец еще не совсем наступил — например, грядут десять дней скорби (2:10), и постоянные призывы терпеть и побеждать. Иоанн, несомненно, считает начало гонений при Доминициане началом последнего периода скорбей, но его продолжительность он не оговаривает. У него нет неистовых апокалиптических призывов. Для Иоанна достаточно знать, что нынешние страдания предшествуют скорому возвращению Господа.
69.1. В этой главе мы следовали иному методу, чем в предыдущих двух главах — главным образом потому, что апокалиптическое христианство часто представлялось в ином и неясном свете. Никто не сомневается, что попытки христианства понять себя в контексте иудейского наследия и противостоять различным видам синкретизма того времени были важнейшими и основополагающими аспектами христианства I в. — поэтому наша задача состояла в том, чтобы исследовать масштабы этого стремления к самопониманию, показать, насколько многообразие христианства I века перекрывалось с окружавшими его верованиями, выяснить границы и центр христианства I в. Но апокалиптическое христианство обычно считалось чем‑то по определению периферийным. Такое отношение к нему было в прошлом, таково оно и в современном богословии [629] См. также возражения Коха (Koch, Apocalyptic).
. Поэтому нашей задачей в данном случае было скорее показать центральное значение, какое имела апокалиптическая надежда в первоначальном христианстве, основополагающую роль апокалиптической эсхатологии в многообразии христианства I в.: как для Матфея и Иакова, так и для Коринфа и Иоанна.
После того как мы это показали, не остается сомнений, что апокалиптическая эсхатология была неотъемлемой частью христианства I в. [630] Несмотря на некоторые колебания (порой оправданные), например, у G. Ebeling, 'The Ground of Christian Theology' (1961), англ. пер. в кн.: Funk, Apocalypticism, pp. 47–68; E. Lohse, 'Apokalyptik und Christologie', ZNW, 62, 1971, pp. 48–67; W. G. Rollins, 'The New Testament and Apocalyptic', NTS, 17, 1970 — 1971, pp. 454-^76; L. Morris, Apocalyptic, Tyndale Press 1973.
Ее можно проигнорировать или удалить, лишь исказив историческую реальность истоков христианства, а значит, и все христианское богословие [631] Ср. с заключительными замечаниями Кеземанна (Käsemann) в кн.: Funk, Apocalypticism, p. 46 и NTQT, p. 107.
. Христианство появилось в среде, сильно ориентированной на апокалиптическую перспективу. Учение Крестителя было апокалиптическим по своему характеру. Нельзя не назвать апокалиптическими и чаяния самого Иисуса в отношении будущего. Характер и самопонимание раннехристианской общины в Палестине были апокалиптическими. Керигма ранней миссии язычникам имела ярко выраженные апокалиптические черты. Одно из самых ранних (если не самое раннее) собраний речений Иисуса, вошедшее в эсхатологическое повествование Мк 13, указывает на то, что апокалиптические ожидания Иисуса были предметом серьезных богословских размышлений в первые десятилетия существования христианства. Откровение Иоанна показывает, что на закате I в. огонь апокалиптического ожидания почти не уменьшился и легко возгорался сильнее, когда перед христианами вставал трудный выбор: подчиниться культу императора или подвергнуться жестоким гонениям.
69.2. Если раннее христианство и некоторые книги Нового Завета продолжают апокалиптическую традицию, идущую от апокалипсисов раннего иудаизма и продолженную монтанизмом II в. и далее, то в чем состояли отличительные или характерные особенности раннего апокалиптического христианства? В настоящей главе мы выявили три такие особенности, отделяющие раннехристианскую апокалиптическую эсхатологию от предшествующих ей учений.
а) Христоцентричностъ. В то время как чаяния иудейской эсхатологии были неопределенными или выраженными чисто символическим языком, апокалиптическая надежда христианства сосредоточивалась на конкретном человеке, с которым многие из первых христиан уже встречались в прошлом. Эта надежда получила классическое выражение в ожидании второго пришествия этого, ныне прославленного, Иисуса. Если ее демифологизировать, то можно сформулировать так: трансцендентная сила, которая создает историю и приведет ее к концу, имеет "форму" и образ Иисуса из Назарета. Или, выражаясь более традиционно: прославленный Иисус вмешается в ход будущей истории, как Он уже сделал это в прошлом, но на этот раз Его вмешательство будет иметь непосредственное и окончательное значение для мира в целом.
Читать дальше