Уолтер Брюггеман - Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

2. Помимо сложного корпуса повествований, в Торе есть корпус заповедей, которые, согласно канонической форме рассказа, были вручены Моисею на Синае. Некоторые толкователи полагают, что на Синае прозвучала лишь одна заповедь: «Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (Исх 20:3), — остальные же установления являются как бы ее развитием и разъяснением. Даруя народу жизнь через удивительные чудеса, Бог требует от народа полного и безоговорочного послушания своим заповедям. Впоследствии традиция пыталась все глубже раскрыть эту главную синайскую заповедь, подчинить воле ГОСПОДА жизнь личности и общества, вплоть до мельчайших жизненных деталей.

В жизни Израиля Синайские заповеди действуют как сознательные акты послушания и самодисциплины, совершаемые в благодарности Богу, сотворившему ради этого народа удивительные чудеса спасения. Израильтяне хорошо знали: если не держать себя в строгости по повелениям Божьим, рано или поздно их покорит чужеземный властитель, будь то египетский фараон, вавилонский царь Навуходоносор или персидский царь Кир. И если Израиль отойдет от заповедей ГОСПОДА и подчинит себя повелениям иного владыки, он вскоре перестанет быть народом ГОСПОДНИМ. Заметим попутно, что стереотипное христианское представление о «еврейском законничестве» представляет собой полное непонимание смысла заповедей (Е. Sanders 1977). Подобные карикатурные представления о заповедях Торы в языческой культуре были связаны с идеалами Просвещения: просветители стремились не к верности Завету Божьему, а к автономии. Естественно, просветительские идеалы делали невозможным поддержание четкой общинной идентичности.

3. Тора — это нормативный акт воображения, призванный поддерживать и регулировать жизнь общины в соответствии с принципами благодарности и послушания. В ассирийский, вавилонский и персидский периоды эта община жила в условиях культурного прессинга со стороны соседей, относившихся к израильской самобытности без малейшей симпатии и подчас пытавшихся ее удушить. Впрочем, опасности внешние, переживаемые в условиях вавилонского плена, были не главными. Куда большая угроза будущему общины шла изнутри: некоторые ее члены считали, что еврейская традиция, с ее строгостью и творчеством, — вещь слишком навязчивая и требовательная. Не лучше ли и не легче ли пожертвовать своей еврейской самобытностью?

Судя по всему, некоторые израильтяне действительно влились в доминирующую культуру и к тому же экономически преуспели. Хотя кто знает, может быть, иные из них кончили свою жизнь в отчаянии — отчаянии от контраста между пресной новой жизнью и воспоминанием о жизни в благодарности за чудо… Вообще община евреев, хранивших сознательную и безоговорочную верность традиции, была достаточно маленькой, — возможно, представленной лучшими учеными, или лучшими администраторами и хозяйственниками, или всем этим сразу. Но именно из этой общины вырос впоследствии иудаизм. И повторимся: община не выжила бы без традиции, говорящей о великих чудесах и заповедях. Значит, Тору можно считать средством, через которое Бог спасал и вел общину веры.

4. Если даже взрослым израильтянам, дорожившим памятью и надеждой (Плач 3:21–24), было непросто реагировать на условия плена, передача традиции и самобытности новому поколению была задачей не только актуальной, но и сложной. Ведь молодые не помнили славу Израиля, а потому их больше искушала возможность раствориться в окружающей культуре империи, пожертвовать своей национальной идентичностью. Очень может быть, что Тора была во многом ориентирована именно на молодежь: звала их в уникальную самобытную общину, основанную на благодарности, послушании и ощущении чуда.

Отметим здесь два отрывка, отражающих проблемы в отношениях отцов и детей.

В книге Исход (главы 12–13) повествование прерывается, чтобы дать подробные указания относительно празднования Пасхи (которое, в свою очередь, есть воспоминание об исходе из Египта). Это очень важно: ключевой рассказ о чуде избавления содержит уставы для последующих поколений. Христиане редко задерживают внимание на этих двух главах, а для еврейских читателей они, наоборот, особенно важны, ибо говорят о сохранении памяти — той самой памяти об исходе, которая всегда поддерживала еврейскую самобытность в условиях прессинга со стороны окружающей культуры (Neusner 1987). Подозреваю, что место этой инструкции в повествовании и ее детальность обусловлены именно нуждами воспитания: неотложность передачи традиции такова, что ее нельзя отложить даже до конца рассказа об избавлении. Заповеди о праздновании в их окончательной форме ориентированы прежде всего на молодых израильтян, которые в условиях плена могут легко отойти от общины. Поэтому «Моисей» трижды говорит именно о детях: