Вальтер Каспер - Бог Иисуса Христа

Таким образом, откровение Троицы — это откровение глубокой, сокрытой для мира сущности единства и единственности Бога, которые, в свою очередь, обосновывают единство Церкви и через нее единство мира. Поэтому учение о Троице по содержанию представляет собой христианскую форму монотеизма, точнее, оно делает конкретным вначале неопределенное утверждение единства и единственности Бога, определяя, в чем состоит это единство. Единство Бога определяется как общение Отца и Сына, косвенно и скрыто так же, как общение Отца, Сына и Духа, как единство в любви.

Что конкретно подразумевается под единством в любви, становится понятным, если обособить его от других видов единства [1287]. В материальной сфере мы имеем дело с количественным единством, т.е. с поддающимися счету единицами. Каждая из этих единиц представляет собой смесь и соединение различных величин, на последние и самые малые из которых наука до сих пор не смогла пролить свет. Выделение и статистическое обобщение таких количественных единиц предполагает общие понятия вида и рода. Такие единицы вида и рода представляют собой достижение человека на пути абстракции. Они предполагают единство личности. Она является единством в себе и для себя; поэтому она в состоянии рефлектировать и концентрировать множество ее измерений в сознании «Я». Насколько личность представляет собой единство, которое невозможно передать вышестоящему единству, настолько она возможна только в сосуществовании с другими личностями. Человеческая личность есть Plurale tantum (существительное, употребляющееся только во множественном числе), которое может существовать только во взаимном признании и находит свое совершенство только в общении любви. Таким образом, личности существуют, только отдавая и принимая.

Этим утверждением мы разработали предварительный подход для понимания единства в любви, которое, согласно Евангелию от Иоанна, существует в Боге и составляет сущность Бога. Разумеется, речь здесь идет лишь о предварительном понимании, которое мы можем переносить на Бога лишь по аналогии. Ведь в человеческой сфере совместное бытие личностей является выражением их конечности и потребности друг в друге. Они многообразно нуждаются друг в друге. Ни одна из отдельных личностей не идентична полностью с самой собой; ни одна не исчерпывает сущность человечества и полноту его возможностей. Поэтому общение в любви все время есть эротическая, т.е. стремящаяся к совершенству, любовь. Все это у Бога исключено, исходя из Его сущности. Бог не «имеет» бытие, а есть бытие в абсолютном совершенстве и отсутствии потребностей. Поэтому Он есть абсолютное единство, совершенное бытие–у–себя и бесконечное обладание собой, личностное единство в совершеннейшем смысле. Однако если Бог не должен быть понят как одинокое, нарциссическое существо, которое, как ни парадоксально, именно из–за своего совершенства было бы исключительно несовершенным и страдало бы от своего несовершенства, тогда Бог может быть постигнут только как совместное бытие. Но если Бог при этом все же должен оставаться Богом и не попадать в зависимость от мира или от человека, тогда Он должен быть совместным бытием в себе самом. Тогда Он должен быть в единстве и простоте своей сущности общением в любви, которая является не нуждающейся, а дарящей от избытка своего бытия любовью. Поэтому в прощальной молитве Иисуса все время повторяется слово «давать» (Ин 17:2, 6, 22). Поскольку Бог в своем совершенстве и простоте есть всё и не имеет ничего, Он может дарить только себя. Он может быть только чистым даром самого себя. Таким образом, единство Бога должно мыслиться как любовь, которая существует в дарении самой себя. Итак, самостоятельное бытие и совместное бытие в Боге тождественны. Поэтому общение любви в Боге— это не общение различных сущностей, как у людей, а общение в одной сущности. Здесь действителен принцип: «И все Мое Твое, и Твое Мое» (Ин 17:10). Августин очень точно сформулировал это обстоятельство: Троица есть единый и единственный Бог, и единый и единственный Бог есть Троица [1288]. Таким образом, учение о Троице представляет собой конкретный монотеизм.

Понимание единства Бога как communio (общение) не остается без последствий для нашего понимания действительности. Монотеизм всегда также представлял собой политическую программу: единый Бог, единая империя, единый император [1289]. Эта взаимосвязь отчетливо видно в Ин 17 в том, что единство в Боге является моделью и основанием единства Церкви, а Церковь, в свою очередь, является таинством, т.е. символом и орудием, единства мира (Ин 17:23). Однако что это за единство? Очевидно, это не неподвижное, монолитное, униформистское и тираническое единство, исключающее, поглощающее и угнетающее любую инаковость. Такое единство было бы бедностью. Единство Бога является полнотой, избытком самозабвенного дара, избытком любящего самоизлияния, единством, не исключающим, а включающим в себя, живым и любящим бытием друг с другом и друг для друга. Это тринитарное понимание единства как communio имеет следствия для политики в самом широком смысле слова и тем самым для представлений о цели единства в Церкви, в обществе и в человечестве, т.е. для мира в мире. Э.Петерсону принадлежит тезис о том, что учение о Троице является концом политического богословия [1290]. Здесь необходимо более точное высказывание: оно является концом определенного политического богословия, служащего идеологией для санкционирования отношений господства, в которых один человек или одна группа стремится провести свои представления о единстве и порядке и свои интересы вопреки другим. Но учение о Троице внушает порядок, в котором единство создается за счет того, что все делятся своим и делают его общим. Это настолько же далеко от коллективистского коммунизма, как и от индивидуалистического либерализма. Ведь communio не упраздняет собственное бытие и собственное право индивидуумов, а приводит его к совершенству в раздаривании своего и принятии другого. Таким образом, communio — это сообщество личностей, сохраняющее примат каждой неповторимой личности. Но последняя находит путь к совершенству не в индивидуалистическом обладании, а в раздаривании своего.