Андрей Лазаренков - Партия, которую создал Иисус

Церковные писатели, сочиняя бесчисленные «жизнеописания» Христа, вольно или невольно подгоняли евангельские события под устоявшуюся веками традицию. Как это делается, хорошо видно на примере знаменитой сцены изгнания торговцев из Храма. Евангелист описывает её так: «И сделав бич из верёвок, выгнал из храма всех, также и овец и волов, и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул» (Ин. 2:15).

Однако церковникам такое описание очень не нравится. Бич из верёвок... выгнал... опрокинул... Фу, как грубо! И они начинают поправлять евангелистов, стилизуя описание этой сцены под требования традиции. Так, согласно версии архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия, автора книги «Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа», Иисус вообще ни с кем не ругался и никого к дверям не подталкивал. Он просто требует, чтобы торговцы немедленно покинули пределы Храма, и «торжники невольно чувствуют, что зашли не в своё место, — и безмолвно повинуются» {48}. Вот так! Ни скандала, ни грубостей, ни свиста верёвочного бича в воздухе. Благолепие, да и только! Правда, в тексте Евангелий нигде не сказано, чтобы «торжники» сами почувствовали, «что зашли не в своё место», да и непонятно, зачем Иисус «деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул», если они и так «безмолвно» удалились? Ну, да Бог с этим! Главное, что удалось изобразить Христа таким, каким следует, — кротким, смиренным и... совершенно не соответствующим рассказу евангелиста.

Но самое удивительное у владыки Иннокентия даже не это, а вывод, венчающий нарисованную им постную сцену: «Всё приняло новый лучший вид; и место прежнего мятежа заступила тишина и устройство...» {49}.

Наверное, надо очень сильно постараться, чтобы углядеть в чинно сидящих за своими столами менялах и торговцах «мятежников», а в действиях Христа, размахивающего бичом, — «тишину и устройство». Скорее уж, наоборот... Нет, я не хочу сказать, что Иисус был не прав, разгоняя ударами бича обнаглевших коммерсантов. Конечно же, он был прав, поэтому и восстал, учинил «мятеж» против возмутительных торгашеских порядков в Храме. И в этом «мятеже», разумеется, не было ничего несправедливого или предосудительного. Почему же тогда владыка побоялся назвать вещи своими именами? Скорее всего, потому что жил при царском «прижиме», да ещё при Николае I, который, как известно, после событий на Сенатской площади панически боялся любых мятежей и восстаний, даже библейских. Вот и вынужден был владыка Иннокентий называть «мятеж» «тишиной», а «тишину» — «мятежом», чтобы — упаси Бог! — не разволновать мнительного царя. А что делать? Не каждый ведь способен, как Г.Р. Державин, «истину царям с улыбкой говорить»!

Можно привести ещё много примеров, из которых видно, как в угоду привычной концепции одни факты из жизни Христа всячески выпячиваются, а другие — не менее старательно затушёвываются. Чтобы далеко не ходить, рассмотрим знаменитое требование Иисуса из Нагорной проповеди: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5:39; Лк. 6:29). Эту фразу, понимаемую буквально, употребляют и к месту и не к месту все, кому не лень. Церковники видят в ней подтверждение необыкновенной кротости Христа, враги церкви — доказательство низкопоклонства и раболепия христианства как религии, а Лев Толстой из одной этой фразы даже вывел целую религиозно-философскую систему, названную по его имени «толстовством» и поражающую при близком знакомстве надуманностью и оторванностью от жизни. Знаменитый писатель, а вслед за ним и его последователи-«толстовцы» договорились до удивительных вещей. Ссылаясь на авторитет Евангелия, они доказывали, что врагу нельзя причинять никакого, даже самого малейшего вреда, что бы тот ни злоумышлял. Им говорили: «Как же так? А если, к примеру, какой-нибудь извращенец захочет надругаться над ребёнком, то что же, и в этом случае нельзя причинять преступнику вред?» «Конечно! — отвечали «толстовцы». — Вы должны уговорить извращенца отказаться от своего гнусного намерения, вы должны, в крайнем случае, стать между ним и ребёнком, заслонив собою невинное дитя, но никакого зла причинять негодяю вы не имеете права!»

Но странное дело! Никто из «непротивленцев» не обращает внимания на слова, сказанные Иисусом во время допроса у первосвященника, когда раб ударил его по щеке: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьёшь Меня?» (Ин. 18:23). Почему Иисус не подставил смиренно другую щеку для нового удара, а с укором обратился к обидчику? Неужели он здесь противоречит своим же собственным словам, сказанным во время Нагорной проповеди? Или, — что гораздо вероятнее, — он вкладывал в свою речь совсем не тот буквальный, можно даже сказать, скандальный смысл, какой ей обычно приписывают? Ведь если все хорошие люди будут поступать так, как советовал Лев Толстой, то человечество очень скоро исчезнет с лица Земли. Сначала плохие люди перебьют всех хороших, затем друг друга и — конец!