Сергей Хоружий - Идея соборности - ее православно–славянофильские истоки и ее перспективы в современном постсекулярном мире

Здесь у нас уже намечаются некоторые перспективы нового современного подхода к проблеме соборности в социальной философии. Мы не должны больше ставить задачу построения полной модели общества на базе принципа соборности, ибо соборность ни в каком смысле не является определяющим принципом социума. Но, хотя социальное бытие и не может быть описано посредством принципа соборности, оно может устремляться и восходить к соборному бытию Церкви, и в своем восхождении благодатно ему причаствовать. Поэтому в социальной реальности можно выделить особый класс практик, ориентированных к соборности, питаемых жаждой соборности. В число определяющих свойств этих практик входит, прежде всего, связь с религиозной сферой (практиками православной церковности) и наличие личностно–антропологического аспекта — ключевая роль личности и участие личного общения. Задачи нового подхода будут заключаться в характеристике этого класса, в описании и анализе входящих в него практик, а также, не исключено, и в изучении возможностей поддержки этих практик и создания новых «практик соборности».

Указанные свойства «практик соборности» дают понять, где можно найти их примеры. Как мы видели, тема о внесении начал соборности в жизнь общества много обсуждалась в России в пору Серебряного Века. Там явно была жажда соборности, как «заблудившаяся», так и подлинная; и если «заблудившаяся» находила свое выражение в феноменах революционного братства, в социалистических, анархистских коммунах, то подлинная создавала разнообразные практики «религиозной общественности» (очень популярный термин в ту пору). Стоит взглянуть под этим углом на культуру Серебряного Века, на процессы Религиозно–философского возрождения — и мы обнаружим там творчество соборности. Само понятие религиозной общественности несло в себе идею встречи, сопряжения, диалога религиозного и секулярного сознания, Церкви и общества, при их взаимной и заинтересованной обращенности друг к другу; и заинтересованная обращенность общества к Церкви рождала практики, ориентированные к соборности. В культурной сфере такою практикой можно, несомненно, считать знаменитые Религиознофилософские собрания в Петербурге в 1900-1902 гг. Другие примеры связаны с опытами воплощения в жизнь идеи «монастыря в миру», с древних пор жившей в православной — и, может быть, особенно в русской — религиозности, с возрождением старинной практики «покаяльной семьи» и др. Примеров можно найти немало, жажда соборности открывала для своего выражения богатство путей и форм.

Сегодня, однако, у нас другая эпоха; общество и человек культивируют совершенно иные практики. Однако мы видим, что жажда соборности выдержала испытание временем! и коль скоро она жива, она должна находить свое воплощение в некоторых социальных практиках. Наша задача — распознать, выделить эти практики в радикально изменившейся реальности Третьего тысячелетия, увидеть возможности их развития и приумножения. И здесь, анализируя социальную и антропологическую ситуацию наших дней, мы можем заметить, что есть известная общность и созвучность между идеями внесения начал соборности в социальную жизнь и современными установками постсекуляризма, или же постсекулярной парадигмы. Постсекуляризм констатирует, что сегодня уже до конца изжила себя длительная эпоха секуляризации — эпоха конфронтации и конфликта религиозного и внерелигиозного, секулярного сознания и вытеснения религии из всех сфер публичной жизни. Переход общества и сознания в постсекулярную парадигму предполагает смену конфронтации партнерскими отношениями, диалогом секулярного и религиозного сознания, предполагает, по часто употребляемой формуле, «возвращение религии» на сцену публичной жизни. И ясно, что с таким переходом открываются возможности для возрождения практик религиозной общественности и практик, стремящихся к соборности.

Но реализация этих возможностей требует немалых усилий. Идеи постсекуляризма начинали формироваться на Западе, такими виднейшими представителями западной культуры как философ Ю. Хабермас и папа Бенедикт XVI; и в дальнейшем они пока развивались также почти исключительно в западной культуре, а с религиозной стороны — в католичестве. Чтобы эти идеи были духовно плодотворны и в мире православной культуры, этот мир должен представить собственный взгляд на постсекулярную парадигму. Он должен наполнить ее собственным содержанием, создать собственные стратегии постсекулярного диалога. Это — большое задание, в нем творческий вызов современности православному разуму. Но при его выполнении откроются новые пути и в волнующей нас проблеме: происходящий в мире переход в постсекулярную формацию предстанет источником новых практик соборности; и в этих практиках, что будут строиться в рамках православного извода постсекулярного диалога, сможет возникнуть и диалог соборности и демократии. В самом деле, соборность — из круга понятий религиозного сознания, демократия — из круга понятий секулярного сознания, и, стало быть, тема «соборность и демократия» может ставиться и рассматриваться именно как одна из тем постсекулярного диалога. Здесь неизбежны свои трудности: современная история демократии рисует нам политическую реальность, весьма чуждую соборности, и я с полным пониманием встретил в нашей программе доклад моего старого друга Мирослава Ивановича: «Соборность и демократия в несогласии». Но если мы верим в духовные ресурсы соборности, если мы в полной мере используем их, диалог соборности и демократии может породить иную, новую политическую и социальную реальность. Замечательный русский философ и правовед П. И. Новгородцев писал: «Демократия, как и всякая другая форма, может быть лучше или хуже в зависимости от духовного содержания, которое вкладывает в нее народ» [17] П. И. Новгородцев. Восстановление святыни // Он же. Сочинения. М., 1991. С.578. . Народ — мы с вами, и ситуация открыта для нашего творческого усилия.