Виктор Кротов - Человек среди религий

Подруги показывали своим детям, если те из-за чего-нибудь расстраивались, на клетку Райской птицы и говорили:

– Вот видите, можно жить в клетке и быть счастливым. А мы ещё и летать можем, куда хотим. Нам грех жаловаться.

Райская птица и вправду была почти счастлива. Только по ночам ей часто снилось, как приходит высокий путешественник и берёт клетку с ней в своё далёкое путешествие. Во сне она забывала, что клетка вкопана в землю. Или ей казалось, что с этим затруднением путешественник вполне справится…

Шли годы. К поседевшей Райской птице прилетало всё меньше подруг: ведь многие из них уже переселились в другой Райский сад. И наконец настал день, когда прилетать стало некому.

В этот день подул очень сильный ветер (ведь изредка и здесь портилась погода). Ветер был таким сильным, что клетка Райской птицы не выдержала напора и развалилась.

– Вот я и свободна, – сказала сама себе Райская птица.

Она взмахнула крыльями, но взлететь уже не смогла. Может быть, разучилась. Может быть, состарилась. Тогда она закрыла глаза, и ей снова приснился высокий путешественник.

– Видишь, твоя клетка разрушена, – сказал он. – Если хочешь со мной в путешествие, лети сама.

Тогда Райская птица снова взмахнула крыльями – и полетела. И это было вовсе не во сне, а наяву, только совсем в новой яви. Навстречу ей летели её подруги и попугай, переливающийся всеми цветами радуги, а вокруг простирался другой Райский сад, в котором было место для всего, кроме клеток.

Подлинно философское мышление невозможно без внутренней свободы. Особенно это относится к мышлению поисковому, постигающему новые ориентиры. "Новые" – не в смысле небывалые, никому неизвестные, но в смысле открываемые заново на уровне личной причастности. Ориентиры, обновляющие наше восприятие и потому обновляемые им.

Ориентир не может быть каким-то абстрактным объектом. Свойство быть ориентиром принадлежит одновременно и ему, и тому, кто с его помощью ориентируется.

Требует свободы мышления и религиозная философия, имеющая дело с постижением Высшего, с областью тайны. Далеко ли пройдёт по лабиринту прикованный к стене пленник?… Без свободы блужданий и заблуждений, без свободы очарования и разочарования, без свободы потерь и приобретений у нас слишком мало шансов научиться отличать реальное от мнимого, прочное от зыбкого, главное от преходящего.

Необходимо отличать религиозную философию, непосредственно помогающую ориентироваться личности, от теологии, которая является составной частью религиозного учения, ориентирующей системы. Теология может позволить себе обращаться к чувству логики, поскольку остальным чувствам оказывают поддержку другие элементы системы. Философия обращена к разуму в целом и ко всем главным чувствам человека (в том числе, может быть, и к чувству логики), приучая их к соединению в личность и к восприятию Высшего.

Многие находки религиозной философии становятся составными элементами той или иной религиозной идеологии, культивируемой церковью, государством или обществом. Но та свобода исканий, которая обеспечивает эти находки, ни для какой идеологии, как правило, не приемлема. Этот парадокс проводит незримую границу между философией и идеологией. Опять же: каждый из нас свободен выбирать между философским свободомыслием и той обихоженностью представлений, которую культивирует идеология. Эта дилемма свойственна философии и идеологии не только в религиозной сфере, но здесь она приобретает особую остроту: ведь такое противопоставление затрагивает и общее соборное мышление.

Да, в соборном мышлении тоже можно искать либо успокоение для мысли, либо пищу для неё.

Философия работает прежде всего на личность, освобождая её от навязываемых со стороны шаблонов. Идеология работает прежде всего на общество, устанавливая определённые шаблоны, ограничивающие индивидуальность ради однородности и единства. Конечно, и философия через личность служит обществу. Конечно, бывает и так, что философия работает на идеологию. Бывает, что целью идеологии становится порабощение людей, подчинение их воле правителей, а вовсе не благополучие социального организма или соборное мышление. Но суть различия именно в основной направленности: в служении личности или обществу.

Честно скажу, лично мне хотелось бы отдать безоговорочный приоритет философии, а на идеологию иронически прищурить глаз. Но даже с точки зрения чисто индивидуальных интересов человека приходится признать важную роль идеологии. Философия может оказаться беспомощной, если она обращается к человеку как к личности, а человек, напротив, жаждет раствориться в толпе или занять устойчивое место в социальной иерархии. Тогда именно идеология может дать ему необходимый минимум ориентации, необходимый минимум морали, основные опорные пункты мировоззрения. Религиозная идеология, построенная церковью и в той или иной степени поддерживаемая обществом, служит опорой чувства веры, наверное, для гораздо большего числа людей, чем религиозная философия, которая порождает и питает эту идеологию.