Макарий Маркиш - На пороге Церкви

– Конечно, правой!

– А левой можно?

– Нет, никогда!

– Ну, а если кто-то все же станет креститься левой рукой?

– Тот, стало быть, еретик или что-то в этом роде!

– А если правую он потерял на войне?

– Есть ли молитвы от порчи? Дело в том, что на моем парне порча. Я бы хотела молиться за него. Но какие молитвы нужно читать, я не знаю.– У о. протодиакона Андрея Кураева есть небольшая книжечка «Почему христианин не боится порчи». Собственно, весь смысл в заглавии: мы не боимся порчи, пока и поскольку мы христиане. Если мы остаемся христианами – то есть живем по-христиански, участвуем в церковных таинствах, любим Бога и любим ближнего – то никакие особые «молитвы от порчи» нам не нужны – как не нужны чистоплотному человеку молитвы от вшей. Ну а если нет – то никакие «молитвы от порчи» вам не помогут, кто бы их ни читал и какие бы колдовские ритуалы при этом ни применялись. Поэтому прежде всего посмотрите на себя и для начала разберитесь, что это за «ваш парень» и в каких отношениях вы с ним состоите.

Священное Писание – это не сборник разрозненных формул и рецептов, наподобие справочника или поваренной книги, как представляется некоторым. Это окно в жизнь, и даже больше, чем в жизнь. Это визитная карточка Того, Кто дает жизнь, Бога и Спасителя Иисуса Христа.

Надо как следует понять, в чем смысл и цель цитаты из Священного Писания. Если я цитирую поваренную книгу – рецепт, как сварить яйцо вкрутую, – меня не касается ничего из прочего ее содержания: никакие борщи, гуляши или фрикадельки. Если я цитирую телефонный справочник – называю телефон прачечной, меня в данный момент не волнует ни Министерство культуры, ни иной из перечисленных там шести миллионов абонентов. Но цитата из Священного Писания (как и других подобных ему источников) работает по-другому.

Цитировать книги стали, наверное, тогда же, когда начали их писать и обсуждать. И делали это люди знающие, осведомленные – те, кому было хорошо знакомо содержание цитируемых книг. Учеба в древние времена состояла по преимуществу в заучивании текстов наизусть. Если кто-то говорил, например, «Блаженны алчущие и жаждущие правды», это был не столько тезис сам по себе, сколько напоминание собеседникам о Нагорной проповеди Спасителя, о всей системе образов, идей и истин, с нею связанных.

Знаете ли вы, в чем состоит разница между картиной и голограммой? Картина – изображение на поверхности, видное отовсюду; голограмма – восстановленная световая волна в малой области пространства, так что она видна только в этой области. Если на картине было изображено яблоко, а потом его стерли, то уже не узнать, что там, в этой точке, было. С голограммой – не так: каждый ее фрагмент участвует в воссоздании всего изображения. Сотрите половину – все равно его видно, только нечетко. Возьмите крошечный обломок – и увидите в нем целое, в общих чертах. Добавьте еще кусочек – увидите лучше.

Христианское мировоззрение – это голограмма. Священное Писание в своей родной, церковной среде – это тоже голограмма. Извлеченное из Церкви, оно превращается в плоскую картину. Можно под микроскопом разглядывать каждый микрон и даже узнать кое-что интересное, но целостного изображения не увидите. А нам нужно именно оно.

– Если Христос – это Бог, то о чем Он молился в Гефсиманском саду? Чего боялся?

– Христос – это Бог, но Он же и Человек. Две природы – Божественная и человеческая – соединились в Одном Лице, неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно. Сегодня мы узнаем об этом из книг и брошюр, огласительных бесед и уроков в воскресных школах. Между тем Церковь смогла сформулировать столь ясный, четкий вывод лишь через четыре века после Воскресения Спасителя, на Четвертом Вселенском соборе. Значит, вопрос был далеко не простым… И только в конце VII века, более двухсот лет спустя, после долгих, мучительных разногласий, Шестой Вселенский собор определил две воли в Иисусе Христе – Божественную и человеческую.

Трудно принять это рассудком, но тот же рассудок диктует нам, что нет другого объяснения Его земному пути и Крестному подвигу. Гефсиманская молитва оказалась тем полюсом, на котором сошлись две воли Спасителя. Человеческая Его природа – по существу, такая же, как наша с вами, только свободная от греха, – отвращается от страданий и смерти, но человеческая Его воля вполне подчинилась воле Божественной. И страдания, которые Он претерпел на Кресте, были ничуть не менее (а на самом деле – гораздо более!) реальными и острыми, чем для нас, окажись мы на Его месте. Но в отличие от нас, осознавая ужас и скорбь предстоящего, – ведь своими грехами мы продолжаем распинать Его до сего дня! – Он совершил Свой подвиг в смирении и молился на Кресте за Своих мучителей.