Михаил Хейфец - Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы

Представить, что после такого «афронта» он исполнился по отношению к евреям «безотчетным гневом», как пишет Коэн, — значит, предполагать, что политик ненавидит того, кому проиграл ту или иную кампанию. Нет, естественно, он не любит партнера, которому проиграл, он, конечно, постарается отыграться… Пилат и отыгрался — в истории с постройкой акведука, где насильно отобрал у Храма деньги на его строительство, но он принял во внимание искусство противника и не только не будет играть, повинуясь «безотчетному гневу», как полагает Коэн, но напротив — еще более расчетливо и осторожно поведет свою партию.

Между прочим, аналогичный конфликт возник у Пилата с евреями и еще позже: он описан в другом источнике — в сохранившемся письме еврейского принца (позднее царя) Агриппы к его личному другу, императору Каю («Калигуле» — «сапожку»). Пилат повесил в Иерусалиме на дворце Ирода «золотые щиты с надписями», которые почему-то оскорбили евреев: делегация во главе с четырьмя князьями из семьи Ирода «просят не доводить евреев до мятежа и не пользоваться Тиберием как предлогом для оскорбления еврейского народа. Они требуют у Пилата предъявить полномочия для его действий и угрожают апеллировать к своему императору, которого многозначительно называют своим господином. Эта угроза обеспокила Пилата, опасавшегося, что его плохое управление Иудеей станет известно Тиберию» (56)…

Кстати — Пилат в тот раз не сдался. И на него действительно пожаловались, и Тиберий резко порицал его «за необдуманное новшество». Так что как логика поступка политика (а отнюдь не самодержца) в его поведении все же прослеживается.

Что у Пилата были очевидные мотивы избегать провоцирования мятежа в подведомственной ему провинции, особенно учитывая хитрое и ловкое поведение конкурирующей, еврейской администрации, видно из того эпизода, которым карьера его внезапно завершилась. По писанию Флавия, римская конница внезапно окружила процессию самаритян, поднимавшихся на святую для них гору Гаризим для молитвы. Отряд пехотинцев напал на молящихся с мечами — и многие погибли. Остальных взяли в рабы. Пленники из знатных семей были казнены. Совет самаритян пожаловался верховному прокуратору Сирии, уверяя в своей верности Риму и обвиняя прокуратора Иудеи в несправедливости и массовом убийстве ни в чем неповинных перед императором людей. Сирийский босс приказал Пилату отбыть в Рим для отчета в своих действиях, там он попал в опалу и, по неподтвержденным намекам, умер все-таки не своей смертью…

Возвращаясь к нашему сюжету, отметим вот какое важное обстоятельство: за два года до появления Йешуа в Иерусалиме, в далеком Риме произошло важное для Пилата событие. Его покровитель Сеян, ретивый преследователь евреев, был обвинен в заговоре против императора и казнен. Таким образом, в расчеты опытного администратора (он пробыл на своем посту уже 8 лет) никак не могло входить поощрение в какой бы то ни было форме мятежа в Иудее. Он весьма обеспокоился, когда получил известия о безграничном влиянии Йешуа на народ… И если Синедрион, наверно, ненавидимый им, но и уважаемый за политическую ловкость и маневренность, предложил совместную акцию по обезвреживанию источника мятежа, причем без лишнего шума — это могло теоретически устроить могущественного прокуратора.

И потому на одну ночь, «для предварительно следствия», он мог отдать Йешуа на волю евреям. Если сами его казнят — тем лучше для прокуратора: угроза мятежа ликвидируется собственными еврейскими руками. Если нет… Что ж, по крайней мере, еврейские интриганы будут повязаны в это дело и в любом случае не навредят ему, Пилату, в политических хитросплетениях при римском дворе.

По версии Х. Коэна, задача, задуманная старейшинами Синедриона в ту ночь, заключалась в спасении Йешуа от смертного приговора, неизбежно грозящего от такого судьи, как Пилат. Только такой задачей, повторяю, и могли быть преодолены те юридические несообразности, тот процессуальный абсурд, который историки много десятилетий фиксируют в «ночном засдании».

Что мог обещать Синедрион Пилату в обмен на предоставление этой «следственной ночи»?

Ответ очевиден. Особенно для бывшего советского человека.

Что у нас считалось самым желательным, самым важным в исходе любого политического процесса?

Отречение от своих убеждений и раскаяние в преступной деятельности.