Моисей Альтшулер - Что есть иудаизм?

— Ты веришь, что бог всемогущ. Но посмотри на его поступки. Зачем по его воле погибли десятки миллионов людей во время второй мировой войны? Германские фашисты называли себя верующими и от имени бога творили чудовищные преступления.

— Сейчас я подумала, что мы должны с тобою, Вера, поменяться именами. Не предвидели наши родители, что для меня больше подойдет имя Вера, а для тебя — имя Нехама, означающее утешение.

— Не торопись меняться. Не думай, что я не верю. Я верю в могучую силу и красоту человека, который обладает научными знаниями законов развития природы и общества. Был человек бессилен и беззащитен против сил природы, затем научился господствовать над природой, использовать ее себе на благо. Жизнь подтверждает силу научных знаний. И моя вера в такую силу не слепая.

Поразмысли и ты, Нехама, и поймешь, что тебе нужно менять веру. Учись. Учиться никогда не поздно. Научные знания исключают веру в бога и любовь к богу. Любить нужно людей, а любовь свою выражать в действии, то есть работать на благо общества, где ликвидирована эксплуатация человека человеком, нет угнетения, открыта дорога к свету и счастью в жизни.

— Завидую тебе! Ты тверда в своей вере.

— Я опять беспокою вас, Соломон Давидович. Беспокою потому, что сама очень неспокойна. Хочется поговорить с человеком образованным, более умным. Вы поймете мои переживания, посочувствуете и поможете добрым советом. Тяжело у меня на душе! Не дают покоя погубленные души моих родных. Вы помните наш разговор о несостоявшемся кадише — поминании отца моего?

— Помню. Разве тот случай все еще беспокоит вас, Рахиль Борисовна?

— Не тот, а нечто близкое ему. Ходят люди на могилы своих родных, своих друзей — верующие и неверующие. И я хотела бы почтить память своих родных на их могилах. Но их могил нет. Было у меня много родственников, а сейчас нет никого. Мы жили в западных районах нашей страны — в районах, которые первыми подверглись нашествию фашистских варваров. У поэта Переца Маркиша я читала об этом нашествии: «Звери пришли в город, а люди ушли в лес». В первые дни, даже часы этого несчастья некоторым мужчинам удалось влиться в наши воинские части, другие ушли в лес. Старики, больные, женщины, дети бежали, спасаясь от фашистского зверя. Они бежали, а несчастье их обгоняло. Бежали из Минска, а зверь был уже в Борисове. И попали наши люди хищнику в пасть. Загнали их в гетто, а оттуда, после страшных мучений и издевательств, — в газовые камеры, в крематории. Я пришла к вам посоветоваться по вопросу, по которому не могу говорить даже со своим мужем… Надеюсь, вы меня поймете?..

— Не волнуйтесь, Рахиль Борисовна, говорите откровенно все, что у вас на душе.

— Я хочу пойти… в синагогу. Хочу в дни праздника не в одиночку, а сообща с другими евреями, с еврейской общиной поминать своих погубленных родных. За много лет после войны я ни разу не была в синагоге. Не делала этого, чтобы не огорчать мужа. Но душа моя не спокойна. Мне все кажется, что я не выполняю какого-то долга перед моими родными.

— Дорогая Рахиль Борисовна! Вы знаете, что миллионы людей разных национальностей стали жертвами фашизма и миллионы не знают, где могилы их родных и друзей. Не в утешение, конечно, говорю вам это. Хочу, чтобы вы поняли, что не молитвами (в синагоге, в церкви или в мечети) мы должны отдавать долг памяти погибших. Борьбой за счастье поколений живых, борьбой против поджигателей новой войны, борьбой за мир и дружбу народов мы чтим память погибших.

— Это я знаю. Я советская женщина и вместе со всем советским народом борюсь за мир, участвую своим трудом в строительстве счастливой жизни на земле — в строительстве коммунистического общества. Но я верующая женщина. Верю в жизнь не только на земле, но и на том свете, после смерти. Не я одна и не только евреи молятся за упокой души покойного.

— А ваши родные были верующие?

— Старики — верующие; молодые, надо полагать, неверующие, а дети… невинные души. Память о них всех — верующих и неверующих, больших и малых — мне дорога.

— Скажу откровенно: вашими молитвами в синагоге вы оскверните память дорогих вам людей.

— Оскверню?! Чем? Тем, что я поклонюсь их памяти в синагоге?

— В синагоге будете читать молитву изкор?

— Да, хочу пойти на изкор.

— Что будете говорить в этой молитве?

— То, что все евреи говорят.

— Не все евреи, а только религиозные евреи — иудеи.

— Пусть так. Но что плохого вы находите в из-коре? Откровенно говоря, не знаю текста этой молитвы. Никогда ее не читала. Да к тому же не знаю древнееврейского языка, на котором эта молитва произносится. Но не в словах дело. Хочу, чтобы во время молитвы моя душа слилась с душами погибших родственников, с душами всех евреев, погибших от рук фашистов.