Иосиф Крывелев: Христос: миф или действительность?

«От Иова до наших дней» человек спрашивает: почему я страдаю? Оставаясь без ответа, этот вопрос режет под корень не только учение о боге и его промысле, но и догмат об избавлении, осуществленном богом при помощи страданий Иисуса Христа. Ибо картина страдающего человечества, как сильно и метко характеризует ее Кюнг, «кричит к небу, — нет, против неба!» (стр. 419).

Дошло ведь до того, что люди решили взять свою судьбу в собственные руки. Стали думать, что вместо Бога-Спасителя должен выступить сам себя спасающий и освобождающий человек и что человек вместо Бога должен стать субъектом истории. Это не нравится Кюнгу. Ни технологическая, ни политико-социальная революции не могут спасти человечество. Весьма пространно на большом количестве страниц (28–47), но без особой убедительности доказывается бесполезность борьбы людей за ликвидацию социального и прочего зла.

А кто же должен осуществить это спасительное для человечества дело? По глубочайшему замыслу божию, как гласит христианская догматика, это должен был совершить Христос своим воплощением в человеческом образе и самопожертвованием. Но в том, как это происходило, Кюнг находит сомнительные пункты.

Прежде всего непонятно, для чего все это было нужно. Богослов признает несколько странным тот способ ликвидации последствий первородного греха, каковым явилось жертвоприношение Иисуса. Августин Блаженный и папа Григорий Великий рассматривали смерть Иисуса как выкуп, внесенный богом-отцом дьяволу. Ансельм Кентерберийский придал этому юридически оформленный вид: раз преступление совершено, должно последовать и наказание. Для древних и средневековых юридических представлений это подходило, но при чем тут евангельская любовь, милосердие и т. д.? Перед нами не откровение божественной истины, а отражение исторически ограниченных представлений людей определенной эпохи. Но мы-то ведь живем в другую эпоху! Современному христианину, стало быть, вовсе, по Кюнгу, не обязательно в это верить.

Однако Иисус жил, настаивает Кюнг, и в его личности, в его проповеди содержится центр, сердцевина христианского учения. И как ни относиться к фактической стороне дела (а автор много раз подчеркивает свое пренебрежительное к ней отношение), верующий хочет знать, что все-таки происходило с объектом его веры.

Католический богослов отвергает догмат непорочного зачатия. Не без осторожного хождения вокруг да около он формулирует в конце концов тезис: «Никто не обязан верить в биологический факт непорочного зачатия или рождения» Иисуса (стр. 447). Значит, учение церкви следует признать ошибочным? Нет, можно найти выход в том, что непорочное зачатие надо трактовать «христианско-теологически, а не биолого-онтологически» (стр. 446). И то, что говорится в евангелиях о зачатии и рождении Иисуса, не мешает этому. Да, у Матфея и Луки так сказано, но это не составляет сути (смысла) центральной идеи евангельского учения. У Марка, Иоанна и в Павловых посланиях мифа о непорочном зачатии нет. Не надо, впрочем, в практике проповеди молчать об этом догмате. Следует говорить о нем, но «честно и дифференцированно», причем надо помнить «о необходимости и границах демифологизации» (стр. 447). А где эти границы? Об этом у Кюнга ничего определенного не сказано.

Жизнедеятельность Иисуса, по евангелиям, протекала в двух формах: он проповедовал и творил чудеса. Если содержание Иисусовых проповедей можно при помощи некоторых казуистических приемов освободить от противоречий и привести к некоему единству, то с чудесами дело обстоит сложней. Кюнг много раз указывает на то, что для сознания современного человека вера в чудеса неприемлема и что, если церковь будет продолжать настаивать на достоверности евангельских чудес, она рискует тем, что верующие перестанут принимать всерьез ее проповедь. Надо с этим «неудобным», «неприятным» (выражения самого Кюнга) вопросом что-то придумать.

Богослов начинает его анализ с достаточно откровенных признаний — один из заголовков этого раздела звучит весьма красноречиво: «Маскировка затруднительного положения». Само понятие чуда неопределенно и растяжимо, и это обстоятельство, как иронизирует Кюнг по адресу теологов (значит, и по собственному), представляет большие удобства; используя их, богословы «элегантно маскируют» проблематику новозаветных чудес (стр. 217). Приводятся различные трактовки вопроса о чудесах, и все они не удовлетворяют автора. После того, что сказано им о «маскировке», можно ждать, что сам Кюнг, наконец, возьмет быка за рога и даст определенное решение проблемы. Этого, однако, не происходит.