Иосиф Крывелев - Христос - миф или действительность?

Первые две трети I века н. э. Иудея буквально клокочет в волнениях и народных возмущениях, пока в 66 году н. э. эти волнения не сливаются в мощную и грозную бурю первой Иудейской войны. Что же касается атмосферы пассивного ожидания прихода мессии, то она представляла, конечно, наилучшие условия для возникновения и распространения любых мессианских легенд, в частности и легенды об Иисусе, считать ли его действительно существовавшей или мифической личностью. Но и атмосфера нетерпеливого, активного, напряженного ожидания мессии тоже была весьма благоприятна для широчайшего распространения «евангелий» (буквально — «благих вестей») о нем в кругах еврейского населения Римской империи.

Страшные поражения, которые потерпели евреи в двух последовательных антиримских восстаниях — в 66–73 и 132–135 годах, — не могли не усугубить атмосферу горестного разочарования в земных реальных средствах борьбы и не усилить ожидания сверхъестественного спасения. Мессия-человек, по меньшей мере, на время окончательно потерял кредит у евреев как в Палестине, так и в диаспоре. И соответственно возрастали надежды на мессию-бога, соответственно делалось все напряженнее ожидание его появления и начала выполнения им его великой миссии.

Важна, однако, не только та атмосфера, которая царила среди евреев. Через очень короткое время после того, как христианство зародилось среди них, сферой наименьшего сопротивления его распространению оказались другие народы греко-римского мира. Иудаизм не превратился в христианство, наоборот, он оказал ему сопротивление, со временем все более возраставшее. Скоро немногочисленные контингенты иудео-христиан и христиан из иудеев уже буквально тонули в массе новообращенных из среды язычников. Были ли те так же подготовлены исторически и психологически к восприятию идей мессианизма? На этот вопрос можно уверенно дать утвердительный ответ. Эти идеи были не менее популярны в их идеологии и в их религиях, чем в иудаизме.

В самом основании религии заложена надежда на ту помощь, которую слабый и беспомощный человек может получить от потусторонних сил, от небесного или, во всяком случае, сверхъестественного спасителя. Но в повседневной действительности роль этого спасителя не проявляется: живется плохо, правды и справедливости бедному человеку добиться невозможно, на головы людей непрестанно обрушиваются всевозможные бедствия природного и социального характера. Отсюда вывод — по причинам, которые известны только высшим силам, небесный спаситель до поры до времени не обнаруживает своего существования и не вмешивается в реальный поток жизни. А может быть, он еще не родился на Земле или, в большем соответствии с наиболее распространенными религиозными воззрениями, не сошел со своего непостижимо таинственного «высока» на нашу многострадальную Землю, не воплотился в человеческом образе? Тогда надо ждать в будущем этого вожделенного события. Или, может быть, спаситель уже здесь, и дело только за тем, чтобы благоденственные последствия его явления сказались во всей своей силе…

Ярко выразилась идея грядущего спасения людей в результате неизбежной победы сверхъестественного доброго начала над таким же злым — в религии древних персов. Решающую роль должен был сыграть в этом, по их представлениям, небесный спаситель Саошиант — «сын девы». Когда наступит время, заранее назначенное добрым богом Агурамаздой, явится на Землю Саошиант, — возможно, что он отождествлялся с богом Митрой, — и наступит конец старого мира, в котором такую большую роль играет зло. В ужасающем сражении Саошиант разгромит злого бога Ангрумайнью и ввергнет его вместе со всем его воинством в преисподнюю. При этом воскреснут все ранее жившие на свете люди и предстанут перед божественным судом. Грешники вместе с воинством Ангрумайньи во главе с ним самим будут в течение тысячи лет отбывать наказание в аду, после чего они будут прощены, даже сам «отец зла» примирится с добрым богом Агурамаздой, и настанет, наконец, то царство добра и благоденствия, о котором всегда с тоской мечтало изнемогавшее в страданиях человечество.

Чаще всего в религиозных верованиях древности личность бога-спасителя связывалась с представлением о царе.

Еще в Египте фараоны рассматривались, как живые боги. В некоторых мифах утверждалась божественность даже самого происхождения фараона. К молодой царице являлся в образе ее мужа величайший бог местности. Она просыпалась от окружающего его благовония и улыбалась ему. Тогда он приближался к ней в своем настоящем виде и «делал с ней все, что ему угодно было», а затем покидал ее с обещанием, что она родит сына, который будет царем Египта. Рождался, таким образом, царь-бог, хотя и не вполне непорочно, но все же непосредственно от бога, а мать его получала заранее «благовещение» о предстоящем ей величайшем событии — рождении бога.