Джозеф Рейнгольд - Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти

Одним из парадоксов в психологии смерти является то, что мы, признавая, что все люди смертны, себя лично таковыми не считаем. По крайней мере, заявляет Hocking (31), человек скептически воспринимает мысль о своей собственной смерти, особенно масштаб ее разрушительного влияния. Это не обязательно защитный механизм – ничто не кажется более неестественным, чем естественная смерть. Мы довольно легко можем представить себе смерть других людей, но только не свою собственную. Утверждение Freud (32), что в глубине души никто не верит в собственную смерть, подтверждается всеми исследованиями по этой теме. Например, Bromberg и Schilder (30) задали вопрос «Вероятна ли для вас ваша собственная смерть?» группе нормальных, разумных людей, три четверти опрашиваемых ответили, что их смерть, несомненно, кажется им маловероятной. Им было трудно представить смерть в качестве реальной для себя угрозы. Обычный ответ был: «Это невозможно, но неизбежно»; а многие из них сочли бы собственную кончину немыслимой, полагая, что будут жить вечно. Такая, лишенная реальности, установка, возможно, отражает некое, присущее живым, чувство неуничтожимого единства жизни (33), но также используется в качестве защиты от угрозы смерти. При более глубоком исследовании можно выяснить, что убеждение в собственной неуязвимости относится не к естественной смерти, а к гибели в результате трагических обстоятельств. В этом случае не существует подлинных противоречий между страхом смерти и уверенностью в своей возможности избежать ее. Точно так же нет противоречия между отрицанием и страхом смерти с одной стороны и стремлением к ней с другой в том случае, если мы рассматриваем желание смерти как адаптацию к угрозе. Хотя все три направления, – отрицание, страх, желание, – являются динамически взаимосвязанными, пара логически противоположных тенденций, таких, как отрицание-страх или отрицание-желание, может охарактеризовать дух, или говоря о коллективном выражении, культуру, религию или историческую эпоху. Borkenau (34) выдвигает предположение, что опыт смерти, противоречащий сам себе, является ведущей силой в формировании человеческой истории. Он убежден, что противоречивые установки, которые можно обнаружить у отдельных индивидуумов, одинаково задействованы в каждой культуре и во взаимоотношениях между цивилизациями, и что смена великих эпох в процессе исторической эволюции отмечена переменами в отношении общества к смерти.

Самые глубинные значения и установки были в большинстве случаев выявлены в ходе исследования психически больных людей, без контрольной группы «нормальных», поэтому может быть поднят вопрос о том, являются ли эти клинические данные нормативно достоверными. По-видимому, являются, так как исследования смысла смерти и установок по отношению к ней, проведенные среди людей, не страдающих душевными заболеваниями, например, детей, студентов колледжей, работающих и пенсионеров, дали результаты, согласующиеся с данными психотерапевтов. Ни одно из значений не может быть охарактеризовано как присущее только душевнобольным. Некоторые значения смерти могут выступить вперед в связи с болезнью, но болезнь не является причиной их появления. Одним из тезисов этой книги является то, что смысл, (особенно трагические), порождают болезнь. Не все представления о смерти являются негативными. Некоторые могут быть и позитивными, по крайней мере, до тех пор, пока их тщательно не рассмотрят с критической точки зрения.

Избавление. Одно из значений смерти, служащее оправданием самоубийству, и часто выдвигаемое в качестве суицидального мотива – это выход из невыносимой ситуации. Смерть прекращает боль, избавляет от непереносимого ощущения неадекватности или краха, стыда, унижения или позора, приближающегося отвержения, одиночества, тщетности жизни и усталости от нее, отвращения к своему существованию, или зависимости и унизительности старости [1]. Избавление кажется валидным значением, но весьма сомнительным мотивом, если начать размышлять о том, как настойчиво человеческие существа цепляются за жизнь даже при самых тягостных и ведущих к деградации обстоятельствах. Очень мало людей заканчивали жизнь самоубийством в нацистских концентрационных лагерях. Возможно, мы ищем освобождение не от внешней ситуации, и даже не от осознаваемого страдания, а от неосознанного конфликта, который и создает рационализированный мотив. Этот конфликт имеет отношение к смерти: его ужасающие неопределенность и агрессия, а также боязнь агрессии, неотделимы от смерти в подсознании человека.