Анна Иконникова - Общая психопрофилактика и психогигиена творческого труда

По выводам Я. А. Пономарева (Пономарев, 1980) и В.Л.Дранкова (Дранков, 1973), центральное звено психологического механизма творчества заключается в организации единства логического (понимаемого как действия со знакомыми моделями) и интуитивного (понимаемого как действия с оригиналами) в нем. Соединение интуитивного и логического сближает исполнительскую деятельность художника (актера) с мыслительной (писателя). «Как у актера возникает и формируется сценический образ, можно сказать только приблизительно, скажу, однако, что сознательная часть работы имеет чрезвычайно большее, может быть, даже решающее значение – она возбуждает и питает интуицию, оплодотворяет ее… То есть сознательным усилием ума и воли он обязан выработать себе взгляд на то дело, за которое он берется» (Шаляпин,1957, т. 1, с. 278–288).

Н. В. Гоголь так говорил о лечебно-психологическом, очищающем значении самого процесса творчества: «Я уже от многих своих гадостей избавился тем, что передал их своим героям, их осмеял и заставил также других над ними смеяться».

Однако взаимоотношения художников со своими героями крайне разнообразны. Вспомним у Пушкина: «Какую шутку удрала со мной Татьяна!» Лев Толстой сетовал: герои «делают не то, что мне заблагорассудится», а К. Паустовский отмечал даже, что «герой начинает вести за собой повествование».

Субъективные переживания окрашивают весь процесс художественного творчества, что вызывает существенные различия в психогигиенических условиях работы разных художников. Гете, например, не терпел табака, Бальзак обращался к курильщикам с гневными речами. А Гюстав Флобер, напротив, окутывал себя клубами дыма. Бальзак писал очень быстро, а Мопассан, Тургенев и Золя неспеша, планируя процесс творчества. Урывками, но запоем писали Лермонтов, Некрасов, Лавренев. Ломоносов и Некрасов были злостными нарушителями психогигиены. Ломоносов свидетельствует, например: «О солнце я пишу, но солнца я не вижу». Некрасов пишет Тургеневу в период работы над поэмой «Несчастные»: «Не писал тебе, потому что работал 24 дня, ни о чем не думал я, кроме того, что писал. Работа доводит до изнеможения». Одновременно над несколькими произведениями работали Пушкин, Толстой, О. Форш и др. Напротив, Достоевский, Ибсен, Н. Тихонов, Лавренев не могли переключиться, не закончив начатого произведения, им это даже казалось каким-то предательством по отношению к героям.

И творцы-исполнители также по-разному настраиваются на роль. Одни легко переключаются и не испытывают помех от житейских эмоций, легко «входя» в сценический образ. Другие подолгу настраиваются и стараются исключить заранее перед спектаклем посторонние раздражители. В.О.Топорков (Топорков, 1954) даже высмеивал таких актеров, которые, чтобы не расплескать накопленных эмоций, в таких случаях бережно охраняют себя от всего того, что может помешать их взволнованному состоянию и сосредоточенности на своих чувствах и переживаниях. В основе психофизиологической природы таких состояний, описанных Топорковым, как показывают экспериментальные данные, лежит иррадиация и инертность нервных процессов.

Соединение художественных и абстрактно-логических приемов в творческой деятельности утвердилось. Поэтому нас не удивляет теперь, что, по словам Б. Брехта, образ-метафора «слит с понятием, увеличивает запас понятийно-логического за счет эмоционального», а по мысли Г. А. Товстоногова (Товстоногов, 1967), метафора обращена «к рациональному началу в психике зрителя, к логической сфере его восприятия».

Брехт был убежден в правомерности такого рода замещения эмоционального понятийным и даже слишком категорично заявлял, что искусство является произведением науки (Брехт, 1965). Безусловно, не следует категорично переводить театр в сферу науки, нельзя стирать грани между наукой и искусством. В таком рассмотрении их взаимосвязи есть целесообразность: художественный знак теряет свое альтернативное значение. Оказалось возможным слияние, казалось бы, несоединимых феноменов – логических и метафорических, что заставляет искуссствоведов говорить уже о так называемом «представимом переживании» (Ратнер, 1980).

Таким образом, в более общем виде намечается тенденция к дизъюнкции (разъятию) антиномического противопоставления науки и искусства как категорической альтернативы.

Еще более полно антиномия научного и художественного мышления преодолевается в профессии искусствоведа, в частности, театрального критика, театроведа.