Михаил Решетников - Избранные статьи в двух томах. Том II. Современная психопатология

Обуздание этого права, как уже было сказано, достигается в человеческом обществе только культуральным запретом. Но запрет всегда односторонен, он не отменяет желание, а лишь налагает обязанность соблюдать установленные правила (и то лишь до тех пор, пока существует неустанный контроль со стороны общества). Таким образом, именно бескомпромиссный общественный контроль является залогом культуры, а не досужие рассуждения о том, что «кроме нравственной поруки другой нет». Как бы ни цинично это звучало, нравственность – это вовсе не присущее каждой отдельной личности качество, а скорее внешняя категория или во всяком случае диктуемая извне.

Возможно, я кого-то огорчу, но психоаналитическая практика постоянно свидетельствует, что человек по своей природе отнюдь не добр, не честен и не морален. Он вовсе не имеет спонтанной любви к труду, самовлюблен (нарциссичен), гиперсексуален, склонен стремиться к удовольствию и избегать неудовольствия, хотел бы удовлетворять все свои желания и влечения, включая безнравственные и патологические. И это приводит нас к чрезвычайно важному выводу: мы становимся людьми в высоком смысле этого слова не столько благодаря, сколько вопреки своей природе, преодолевая в себе злое и аморальное начало и налагая на себе нравственные ограничения; и это возвышает человека намного больше, чем паранаучный тезис о его природной моральности.

Маринус ван Реймерсвале. «Сборщики податей», 1490–1567

Зло в его природном варианте – обращусь еще раз к зоологии: например, при пожирании чужих детенышей львами, исходно примитивно и отвратительно, но оно не может интерпретироваться в категориях морали или нравственности и для нас с вами никакой опасности не представляет. Зло в человеческом сообществе приобретает качественно иные характеристики, а его главная опасность состоит в том, что оно утрачивает природный примитивизм и всегда маскируется под что-то иное, например под некий особый моралитет или особую «утонченность» взглядов, под убежденность в своей непоколебимой правоте или в своем особом праве, включая фанатическую приверженность тем или иным установкам или идеям. Если кто-то абсолютно убежден в своей правоте, это уже должно настораживать.

Если исходить из этого тезиса и принять его, тогда одной из человеческих форм противодействия и противостояния злу становится сомнение, то есть общество, облагороженное знанием, наукой и культурой. Иными словами – то, к чему призывало Просвещение. Чем больше знаний, чем выше уровень культуры и, соответственно, чем больше сомнений в непреложности тех или иных истин, тем меньше места для зла. Но эпоха Просвещения давно закончилась, и ее идеи и эталоны также постепенно уходят в прошлое. По сути осталась только образованность, которая, лишившись ее нравственной составляющей, приобретает все более убогие и даже уродливые формы.

Хендрик Гольциус. «Грехопадение», 1616

История последнего столетия предлагает нам качественно новые виды зла. Зло постепенно эстетизируется и маскируется под нечто высокое, даже с оттенком чего-то по-особому высоконравственного и могучего, судьбоносного, исторически необходимого для становления той или иной культуры или даже для целых народов.

Вспомним историю фашизма и небольшой фрагмент из фильма «Кабаре» с юношами из гитлерюгенда с непорочными лицами и ангельскими голосами, страстно, почти как в реквиеме Моцарта, исполняющими: «Германия – превыше всего». Если из фашизма изъять его – вне сомнения выдающуюся – эстетику, то останутся только газовые камеры и миллионы трупов. Какая уж там эстетика! Но эстетика, безусловно, была, и к ней были причастны отнюдь не последние умы Германии. Это напоминание всем нам об ответственности интеллектуалов (применительно к проблеме зла) перед культурой, обществом и историей.

Казалось бы, все это в далеком прошлом. Но давайте посмотрим, как на протяжении XX века осуществлялась эстетизация преступного мира. В частности, например, криминальным фольклором, который в России (с момента снятия всех моральных ограничений) самозабвенно тиражируется всем артистическим бомондом, по неясным причинам претендующим на роль культурной элиты. Хотя это пример «самой низкой пробы». Давайте вспомним такой шедевр мирового киноискусства, как «Крестный отец». Один из выводов, который мне хотелось бы сделать по первой части этих тезисов, состоит в следующем: именно эстетизация зла делает его опасным.

Читать дальше