Следовательно, культурно-историческая теория сводит все развитие к внешним социальным воздействиям. «Во всех случаях изначального исключения и игнорирования внутренних, специфических условий развития (ребенка и т. д.) исчезает всякий объективный критерий психического. Такая концепция толкает на выведение психического исходя только из внешних условий (вначале не взаимодействующих с внутренними), т. е. непосредственно исходя из объекта, из содержания лишь данного предмета и т. д. Тем самым уже в исходном пункте внешние условия оторваны от внутренних, в результате психическое оторвано от человека, от людей» (там же, c. 120).
Понимание социального как внешнего приводит к отказу от психологических механизмов, что влечет за собой, в свою очередь, отождествление общественного и индивидуального сознания. «Индивидуальное сознание представляется тогда попросту проекцией идеального содержания общественного сознания, поскольку последнее оказывает на индивида очень сильное воздействие; в результате он как бы непосредственно и пассивно усваивает якобы все подряд из того, что ему предлагают. При таком подходе исчезают индивидуальное сознание вообще и его психические „механизмы“ в частности. На самом же деле сознание индивида, всегда формируясь под влиянием общественного сознания, отнюдь не является, как известно, его прямой проекцией. Восприимчивость данного человека лишь к строго определенным, а не вообще к любым влияниям обусловлена всей совокупностью обстоятельств его собственного материального бытия, его реального процесса жизни, деятельности и т. д.» (там же, c. 110).
Однако приверженцы культурно-исторической концепции не видят или не хотят видеть этих оставшихся открытыми вопросов, говоря о субъекте образования или становлении индивидуальности. Так же не акцентируются различия между теорией деятельности А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна. Подчеркивая различия в понимании детерминации деятельности этих авторов, А. В. Брушлинский указывает, что «сама деятельность, в свою очередь, не должна, конечно, пониматься как нечто замкнутое в себе, ничем не детерминированное и т. д. <���…> Между тем вышеизложенный принцип детерминизма (внешние причины действуют через внутренние условия) приобретает в некоторых исследованиях одностороннюю, неадекватную трактовку: внешние причины преломляются через действия, через деятельность и т. д. Иначе говоря, более широкое понятие таких условий неправомерно подменяется понятием лишь деятельности. В результате сужается в принципе бесконечная область обстоятельств, которые могут включиться в детерминацию деятельности» (там же, с. 121–122). Не деятельность всецело детерминирует внутренний психический мир человека, а человек в реальной деятельности, благодаря внутренним психическим основаниям, определяет и направляет свою деятельность.
Последовательно реализуя представление С. Л. Рубинштейна о детерминации психического развития и деятельности человека как непрерывное взаимодействие внешнего и внутреннего, Брушлинский пишет, что и то и другое составляют единый процесс, в котором внешние воздействия обусловлены внутренними условиями, которые, изменяясь, изменяют и восприимчивость к внешним воздействиям. В таком решении детерминации психического развития реализован континуально-генетический принцип, который проходит красной нитью во всех трудах А. В. Брушлинского. Глубокий анализ континуально-генетического принципа в научном наследии А. В. Брушлинского представлен в ряде работ (Журавлев, Мелешко-Брушлинская, 2016; Мелешко, 2005).
Рассматривая соотношение биологического и социального в культурно-исторической концепции, А. В. Брушлинский проводит детальный анализ решения данной проблемы. Отождествляя внешнее социальное с развитием высших психических функций, а биологическое – с натуральными или низшими (животными), Л. С. Выготский считал, что высшие, «искусственные акты суть те же естественные, они могут быть без остатка, до самого конца разложены и сведены к этим последним… Искусственной является комбинация (конструкция) и направленность, замещение и использование этих естественных процессов» (цит. по: Брушлинский, 2006, с. 37–38), т. е. натуральных функций.
Брушлинский показывает, что «при таком понимании высшие психические функции – это низшие плюс овладение ими через знак (с помощью воли, использующей культурные средства-знаки). Или иначе: „высшие“ функции суть „низшие“ плюс их организация (направленность, структура и т. д.)» (там же, с. 38).
Читать дальше