Виктор Мазин - Завещание доктора Шребера

Шребер также знает, что старый мир рухнул, что наступила новая эпоха. Что это значит? Вторая промышленная революция изменила облик мира. Изменились и социальные отношения с другими, и система коммуникации, и медиасреда, и отношения с Другим, законом, властью. В конце xx – начале xxi века мы переживаем, судя по всему, еще более радикальную промышленную революцию, которая откровенно расщепляет реальность и переводит человечество на цифровые платформы, меняя конфигурацию символического, воображаемого и реального. Меняется всё – понятия жизни и смерти, среда обитания человеческого субъекта, его психика, но прежде всего – власть и закон, прописывающий отношения между субъектом и другим и субъектом и Другим.

Даниэль Пауль Шребер оказывается в жерновах перемен конца xix века. Его чувствительная душа остро реагирует на радикальные перемены. Дело не просто в безумии, и далеко не только в паранойе как психиатрической или психоаналитической категории, но – во власти, в её кризисе, её нехватке и её избытке. Кому как не судье Шреберу это знать?!

В последней главе своей знаменитой книги «Масса и власть», которая вышла в свет в 1960 году, Элиас Канетти проводит анализ власти и паранойи. Чтобы понять фашистскую паранойю, Канетти не раз обращается к Шреберу, чью книгу он купил в 1939 году и, спустя годы, основательно задавшись вопросом о паранойе, прочитал три раза подряд. «Мемуары нервнобольного» (1903) Даниэля Пауля Шребера, написанные в психиатрической больнице, и «Майн Кампф» (1923), надиктованная Адольфом Гитлером Рудольфу Гессу в тюрьме, становятся в хх веке самыми знаменитыми «учебниками» по паранойе. Канетти показывает: паранойя и фашизм страдают от одной и той же болезни – «болезни власти». Паранойяльная система Шребера есть не что иное, как «выражение борьбы за власть» [1] Канетти Э. Заметки. 1942–1972 // Человек нашего столетия . М.: Прогресс, 1990. С. 275. . Принципиально важно, что в этой системе, в этой борьбе Шребер, в отличие от Гитлера, сорвался с карьерной лестницы, он не облечен властью, скорее является производным её избыточного влияния, даже если Канетти и сближает их мировоззрения, их системы видения Мирового порядка.

Возможна ли власть без паранойи? Не предполагает ли власть внутреннего безвластия? Не исходит ли паранойяльная угроза миру от неспособного совладать с самим собой властелина? Эхо этих вопросов разносится по страницам книги Шребера, переживающего Конец света. В конце концов, весь мир может быть принесен на жертвенный алтарь из-за притаившегося где-то рядом воображаемого – и от этого ничуть не менее реального – врага. Канетти со ссылкой на Шребера связывает отношение к этому «врагу» с «двойной страстью – к долговечности и к разрушению». При паранойе особенно остро воспринимается угроза своему собственному я . И угроза эта

преодолевается в двух направлениях: во-первых, огромным расширением пространства, которое, так сказать, отводится собственной личности, а затем достижением прочности «на века». Формулу о «тысячелетнем рейхе» при полностью развившейся паранойе нельзя считать проявлением нескромности. Все, что не есть он сам, надо искоренить или подчинить себе, причем подчинение – это лишь временная мера, оно легко оборачивается полным истреблением. Всякое сопротивление в сфере собственной власти совершенно нетерпимо [2] Канетти Э. Гитлер по Шпееру // Человек нашего столетия . С. 83–84. .

Даже крушение паранойяльной империи ускользает от «собственной личности». Император не замечает распада. Он ведет с распадающимися другими непримиримую борьбу. Параноик не знает смерти. Он пребывает в зоне бессмертия. Он «лишь» приводит в действие машину смерти, Машину Судного дня. Если в паранойяльном психозе не существует радикально Другого, то не может быть и признания другого субъекта. В бесконечных удвоениях воображаемого бес-порядка возможно только чье-то бессмертие. Смерть повержена вместе с символическим Законом Жизни. Как можно убить того, кто не существует как смертный, под знаком смерти? Как можно убить того, кто и есть знак смерти, кто – сама Смерть?

Парадокс заключается в том, что параноик только и делает, что идет на – воображаемое или нет – уничтожение, разрушение, смерть, но делает это, потому что у него нет представления о смерти. Нет смерти в царстве бессмертия. Бессознательное не знает смерти. Убийство «нормализовано» не столько потому, что оно производится из благородных, высших побуждений, сколько потому, что оно неведомо. Понимания смерти нет, поскольку нет установленного символического порядка. Закон не ратифицирован, и в мире воображаемого хаосмоса царит бессмертие. Смерть невозможна еще и потому, по мысли Фрейда, что негативность, тем более абсолютная негативность смерти не представима в бессознательном. Лакан вслед за Фрейдом задается двойным вопросом об отрицании: