Зигмунд Фрейд - Психопатология обыденной жизни

Таким образом человек, который сам не мог детерминировать свое число, тотчас же нашел решение, когда жена назвала ему якобы произвольно выбранное число. На самом деле жена прекрасно поняла, из какого комплекса взялось число ее мужа, и выбрала свое число из того же комплекса, несомненно, общего для обоих этих лиц, так как речь шла об отношении между их возрастами. Теперь нам не трудно истолковать число мужа. Оно выражает, как на это и указывает доктор Адлер, подавленное желание мужа, которое, будучи вполне развито, гласило бы: «Человеку 34-х лет, как я, под стать только семнадцатилетняя жена».

Во избежание пренебрежительного отношения к подобного рода «забавам», добавлю, что, как я недавно узнал от доктора Адлера, человек этот через год после опубликования этого анализа развелся с женой [130].

«Я не могу понять, почему той мудрости, которая сложилась на почве обыденного жизненного опыта, должен быть закрыт доступ в круг приобретений науки»

Подобным же образом объясняет Адлер и происхождение навязчивых чисел. Прекрасный пример происхождения навязчивого, преследующего слова мы находим у Юнга.

«Одна дама рассказала мне, что в последние дни у нее непрестанно вертится на языке слово Таганрог, и она не имеет понятия о том, откуда оно взялось. Я спросил даму о связанных с аффектами событиях и вытесненных желаниях последнего времени. После некоторых колебаний она рассказала мне, что очень хотела бы иметь утреннюю юбку, но что муж ее относится к этому без достаточного внимания. Morgen-Rock (утренняя юбка) – Tag-an-Rock (день в юбке). Здесь очевидно частичное родство по смыслу и созвучию. Детерминирование в форме русского слова объясняется тем, что приблизительно в то же время дама эта познакомилась с одним лицом из Таганрога».

В моих собственных анализах из этой категории мне особенно бросились в глаза две вещи. Во-первых, та прямо-таки сомнамбулическая уверенность, с какой я иду к незнакомой мне цели, погружаюсь в вычисляющий ход мыслей, который затем внезапно приводит меня к искомому числу, и та быстрота, с какой совершается вся последующая работа. Во-вторых, – то обстоятельство, что числа с такой готовностью оказываются в распоряжении моего бессознательного мышления, в то время как я, вообще говоря, – плохой счетчик и с величайшим трудом запоминаю даты, номера домов и тому подобное. В этих бессознательных операциях моего мышления с числами я нахожу склонность к суеверию, происхождение которого мне долгое время оставалось непонятным.

II.Этот взгляд на детерминирование якобы произвольно выбранных имен и чисел способен, быть может, послужить к выяснению еще другой проблемы. Как известно, многие приводят в качестве довода против последовательного проведенного детерминизма особое чувство убежденности в том, что существует свободная воля. Это чувство убежденности существует и не исчезает даже тогда, когда веришь в детерминизм. Как всякое нормальное чувство, оно должно на чем-нибудь основываться. Но, насколько я мог заметить, оно проявляется не в крупных и важных актах нашей воли; в подобного рода случаях мы имеем, напротив, чувство психического принуждения и охотно ссылаемся на него (Лютеровское [131]«на том стою и не могу иначе»). Зато тогда, когда мы принимаем неважные, безразличные решения, мы склонны утверждать, что могли бы поступить и иначе, что мы действовали свободно, не повинуясь никаким мотивам. После наших анализов нам нет надобности оспаривать право на существование чувства убежденности в свободной воле. Если различать между тем, что мотивируется сознательно и тем, что имеет свою мотивировку в области бессознательного, то чувство убежденности свидетельствует о том, что сознательная мотивировка не распространяется на все наши моторные решения. Предводитель не заботится о мелочах. Но то, что осталось несвязанным одной группой мотивов, получает свою мотивировку с другой стороны – из области бессознательного, и таким образом детерминирование психических феноменов происходит все же без исключений [132].

III.Если по всей совокупности условий сознательное мышление и не может быть знакомо с мотивами рассмотренных выше дефектных действий, то было бы все же желательно иметь психологическое доказательство существования таких мотивов. При более близком изучении бессознательного, действительно, находишь основание полагать, что такие доказательства, вероятно, могут быть найдены. И в самом деле, в двух областях можно наблюдать феномены, которые, судя по всему, отвечают неосознанному и в силу этого претерпевшему некоторый сдвиг знанию мотивировки.