Катерина Шпиллер: Пустяки и последствия

Катерина Шпиллер

ПУСТЯКИ И ПОСЛЕДСТВИЯ

(ОЧЕРК НРАВОВ)

Посвящается жертвам анонимных хейтеров

Книга для читателей старше 18 лет.

Текст содержит ненормативную лексику.

МАРАФОН

Помню, как бежала, задыхаясь, и моё нутро было сжато в болезненный комок, готовый взорваться и вытолкнуть из организма все внутренности – в крови, в слизи, чёрт его знает, в чём ещё, будто внутри случился взрыв от скольких-то граммов тротила. А надо-то было пробежать всего километр, всего один! Для того, чтобы сдвинуться с места, чтобы хоть немного приблизиться к своей цели и перестать быть бегуном только на короткие дистанции. Шестьдесят метров, сто – всё идёт прекрасно, всё получается! Полкилометра – уже испытание. А километр – невозможен. Не хватает дыхания, сердце пульсирует в каждой точке тела, адская боль в подреберье режет пополам, от тошноты начинает кружиться голова. Пот едко заливает глаза, уши, ядовитой жидкостью скатывается в открытый рот… Не одолеть! Не одолеть!

Значит, никогда не похудеть. Значит, клёклое, рыхлое тело будет со мной навсегда. Оно будет мною вечно. Мне не победить природу и не суметь стать стройной, потому что нет шанса пробежать больше, чем я могу. Навсегда только короткие дистанции и 50-й размер.

– Ты круто пишешь заметки и маленькие очерки, когда без эмоций, только на фактах, – прикуривая одну сигарету от другой, пока что нарочито спокойно, пряча раздражение, излагает редактор журнала, где я битых десять лет работаю корреспондентом. Сквозь модные и дорогие узкие стёкла без оправы, она презрительно поглядывает на меня чуть прищуренными глазами. Или просто щурится от дыма? – Ты хорошо роешь фактуру, чётко выделяешь главное и прекрасно укладываешься в полторы тысячи знаков. Это твой хлеб! Так чего тебя тянет на большое? Ну, не твоё это, не-тва-ё! – последнее слово она будто вбивает мне, как дуре, в голову молотком. Кажется, напускное спокойствие постепенно начинает ей изменять.

– Татьяна, вы ж знаете, что я хочу…

– Да знаю я! – уже раздражённо восклицает начальница и с досады слишком сильно встряхивает рукой с сигаретой. Табак вперемешку с пеплом падает прямо ей на брюки. – Да мать твою! – не сдерживаясь орёт Татьяна, отряхивая ладонью штанину. – Вот такие у нас нынче делают сигареты! Мир непрофессионалов и неучей, везде работают криворукие! – она шумно выдыхает, прикрывает на секунду глаза – берёт себя в руки. – Вот пусть все будут заниматься своим делом, а? Очерки и фельетоны станут писать те, у кого это лучше получается. А то достали уже своей графоманией, – она выразительно провела ребром ладони себе по горлу, – все хотят быть писателЯми! А мне троих таких в штате – выше крыши! Заметки и подписи к фоторепортажам должен кто-то делать, а? Скажи мне! Нет, ещё одна в литераторы намылилась! Говно твой очерк, понимаешь? Го-вно. Очередное. Какое уже, я сбилась со счёту? Не получится из тебя ни Улицкой, ни Рубиной… и даже Божены Рынски не получится. Не твоё! Не хватает ни эмоций, ни дыхания, не можешь ты выдать больше, чем полторы тысячи знаков.

Не хватает дыхания. Когда пишу. Что это означает? Я знаю, как не хватает дыхания на длинной дистанции бега – это больно и мучительно, просто задыхаешься – и всё. Но я не задыхаюсь, когда пишу… Эмоций не хватает? Ах, ты ж сука! Знала б ты, какие эмоции меня раздирают, когда я слушаю твой визг! Да я б тебя сейчас убила, тварь климактерическую! Так взяла бы за волосёнки жиденькие – и об стол, об стол, чтобы по белой офисной красоте разлилась кровушка – красная, густая, вместе со всеми твоими старческими тромбами, микробами и холестерином!

Я выхожу из ненавистного кабинета, задыхаясь, будто бежала больше пятисот метров. Я навсегда останусь просто корреспондентом, подписывающим чужие фотки и выдающим краткие заметки по фактам конкретных скучных событий, типа съезда какой-нибудь долбаной партии. Или конкурса на лучшего повара в кулинарном колледже. И навечно останусь жирной коровой, не способной на длинные дистанции.

У меня всё есть, я, мягко говоря, небедна и ни в чём не нуждаюсь. Но меня нет. Я никто и из меня ничего не получилось – при всех возможностях. А ведь был нехилый гандикап и всегда твёрдая почва под ногами, никакой зыбкости или страха за завтрашний день. Это ж до какой степени надо быть бездарной?

А мне всего тридцать пять… уже тридцать пять.

Это зарисовка о прошлом. Мне было тридцать пять, нынче почти сорок, но всё уже – далёкое прошлое. Жизнь заканчивается. А длинную историю я всё-таки напишу. Должна написать, потому что иначе никто никогда не узнает, как случается то, чего быть не может. Когда я закончу, то отправлю файлы с текстом сразу в несколько издательств. Они ещё будут драться за права… Впрочем, я об этом не узнаю, и про успех не узнаю, жаль. И про последствия… А последствия будут.