Катерина Шпиллер: Пустяки и последствия

Впрочем, всё это неважные подробности. Главное, что однажды в моё кафе пришёл и он. Наверное, просто шёл мимо. Он сразу вышел на террасу и стремительно направился к соседнему столику, столь же удалённому от всех и от всего. Он явился в то же время, что и я, не в самое людное, не вечером, а часа за два до заката. Потому мы и пересеклись.

Пересеклись один раз, на следующий день – второй, а на третий, видимо, он решил, что не поздороваться уже неудобно. Слово за слово, выяснилось, что мы оба из России, оба предпочитаем уединение, поэтому нам нравится это кафе и сидеть поближе к морю. Так мы оказались в итоге за одним столиком, и начался наш разговор. И моя неожиданная, новая, правда, предопределённо короткая история.

Мы пили кофе, перебрасываясь фразами по поводу Испании, погоды, здешних обитателей, температуры воды и чистоты пляжа…

– А где вы живёте?

– Там, – он показал рукой на левую часть городка, где вольготно раскинулось десятка полтора самых дорогих вилл и коттеджей этого местечка. – У меня вилла… А вы?

– Здесь, недалеко, – я махнула рукой в другую сторону. – Снимаю бунгало.

– Понятно.

– Э… простите за досужий интерес… Вы – олигарх?

Мужчина усмехнулся и отрицательно покачал головой.

– Если бы… если бы я был олигархом, все мои проблемы решались бы намного проще…

Всё дальнейшее было не совсем честно по отношению к моему новому приятелю, ибо он понятия не имел, что на самом деле происходит. Но когда уже считаешь дни до своего конца, такие пустяки смущают мало. Хотя не уверена, смутили бы они меня в другой, намного более оптимистичной ситуации. В этом, наверное, и заключается суть моей личности, а также причина того, что со мной приключилось. Но не буду торопить события в рассказе.

Нежданное для меня чудо заключалось в том, что новому знакомому необходимо было выговориться. Беда измотала его, заставила измениться и пытаться понять, как жить дальше. Переосмысление, переоценка ценностей, а уж тем более под влиянием трагических событий, процесс болезненный и мучительный, будто рождаешься заново, только без всякой радости и надежд. Впрочем, разве мы знаем про рождающихся младенцев, что они чувствуют? Исключительную радость по поводу появления на свет? А вдруг совсем наоборот?

Хотя, возможно, я усложняю, и этому седому, болезненного вида и не очень ухоженному мужчине просто нужно было с кем-то пообщаться, несмотря на желание одиночества, временного, но всё же отшельничества. В том-то и штука, что даже для отшельника соблазнительно выговориться случайной знакомой на краю света, как вагонной попутчице, не имеющей к нему ни малейшего отношения, более того – почти на глазах умирающей. Во избежание недоразумений я довольно скоро сообщила новому приятелю, что доживаю, осталось немного, держусь на препаратах, но что всё круто. Он посмотрел на меня с каким-то уважением или даже почтением. Я заметила, это производит впечатление на людей. Видимо, имеется в виду, что за жизнь надо до последнего бороться, цепляться, вгрызаясь во все возможности, даже когда точно знаешь, что возможностей нет и ничего нельзя поделать. Но проводить уютные и спокойные дни у моря с запасом необходимых таблеток, не думая о бытовых и материальных проблемах, получая удовольствие, как обычный гедонист, при этом умирая – о, это шокирует здоровых и сильных, счастливых и удовлетворённых жизнью. Их инстинкт работает нормально, правильно, требуя естественной борьбы за жизнь до конца.

Несколько минут мужчина переваривал информацию обо мне, правда, явно в позитивном ключе, в уважительном, судя по тому, как он на меня смотрел. И затем произнёс неожиданное:

– Может, вам будет интересно узнать… услышать мою историю? Ну… просто так… время провести. История любопытная…

– Безусловно, интересно! – вежливо кивнула я.

– Нет… не знаю, – он будто не решался, хотя и очень хотел. – История-то страшная, и она ещё не закончилась. Понимаете, меня ею тошнит, она жжёт меня изнутри, хотя я в жизни многое повидал, не кисейная барышня. Не знаю уже, прав я, виноват ли, герой или преступник. Даже не понимаю, живой или мёртвый… Мне просто плохо, но я почему-то всё ещё живу, организм функционирует, и с этим что-то надо делать. Либо жить дальше, прекратив или хотя бы уменьшив боль, либо прекратить боль, перестав жить. Но пойти утопиться я почему-то не могу. Я обречён жить…