Кристина Черных - Парамнезия

На том конце провода трубку подняли снова, это был мужчина, который наплевательски бросил:

– У аппарата.

– Я бы хотел…

– Молодой человек, давайте не будем тратить наше с вами время. Я в курсе, что вы хотите стереть себе память. Объясните ситуацию более подробно. Память или воспоминания? Какие по продолжительности? На короткий, или на длинный срок?

– Воспоминания. Четыре года и семь… Нет, восемь месяцев. Навсегда.

– Ждём Вас завтра в 11:30 у нас, улица Касаткина дом 13, строение 62. Без опозданий.

– До свида…

Бросил трубку. Самый необъяснимый диалог за всю мою жизнь. Терпеть не могу, когда бросают трубку, не попрощавшись. Она делала так.

Последние ночи, которые приходилось спать без неё, были жесточайшими. Ложился я около трёх, просыпался в полшестого. В одну из таких ночей приснилось, что моей дуре приносит цветы кто-то другой, и у неё на лице улыбка. Отвратительно. Также тошнотворно, как и то, что я за четыре года дарил ей цветы всего три раза. Никогда не верьте женщине, которая говорит: «Я вообще цветы не люблю». В целом, нужно доверять только своему сердцу, не верить ни-ко-му: особенно женщинам, особенно в ночное время.

Музыку мне слушать не хотелось, но во снах у меня все же звучала парочка песен. Одна из них была в исполнении AC/DC – Die, my darling 1 1 Песня в исполнении австралийской рок-группы AC/DC, написанная американской панк-рок-группой Misfits, в которую вкраплено пожелание некой девушке смерти. . Всем она известна. Боже, как мне хотелось убить нас обоих. Песня Slayer – Bloodline 2 2 Песня американской металл-группы Slayer. Она повествует о мерзостной сущности вампира. в исполнении Роба Скалона и Сары Лонгфилд, звучала во мне брызгающей кровью из-под бензопилы, и можно сказать, что в ней присутствовали нотки извращения и волшебства, исполнителями, которых будто были девушки в костюмах полицейских, медсестёр и зайчиков на Хэллоуин.

Господи, уйми свою похоть!

Как это и было раньше, я остался холодным, безразличным дураком. В любви такие качества – минус. Кажется, я был создан для работы и боли. Поэтому мне приходится писать историю своей жизни, а не продолжать жалеть себя. От постукивания по клавишам уже началась тошнота.

Самое отвратительное, что можно было сказать в этой ситуации с целью успокоить: «Не расстраивайся». Как?

Как блять? Да скажите же мне! Как это сделать?

Идите вы все к чёрту!

Да почему, в конце концов, каждому своему

действию я должен придумывать предлог?

Михаил Афанасьевич Булгаков

Просыпаюсь один. Понимаю, что у меня не было цели кого-то удержать. У Нас не было этой цели. Принимаю душ. Натягиваю на себя белую растянутую одежду. К чёрту одеколон… Зачем?

По дороге я размышлял о победах и поражениях. Пришёл я к тому, что победа – это следствие правды. Ложь всегда раскрывается, и правда побеждает. В прочем, ложь чем-то похожа на шлюху: либо она разденется сама, либо снимать придётся тебе. Никогда не любил шлюх. Нет, были у меня знакомые, но человек дома, и человек в профессии – существа, глобально отличающиеся друг от друга. Ценил я душу, а не ярлыки.

Чуть было не врезался в белое четырёхэтажное здание, в которое мне, соответственно, и нужно было попасть. Ничем не примечательно: обыкновенная больница с окнами, врачами, стенами и пахнет латексными перчатками. Я всегда зачем-то приходил раньше положенного. Всегда. К кому угодно.

Когда вошёл, меня никто не встречал. Людей практически не было, только одна незамысловатая женщина в преклонном возрасте сидела за стойкой. Она отправила меня на второй этаж в кабинет под номером 305. Там как раз сидел наглый мужчина, с которым я общался по телефону. У него были хитрые узкие глаза, маленькие морщинистые губы, лицо было круглым, а волосы отдавали лёгкой пепельной сединой. Он досадно и с болью во взгляде посмотрел на меня:

– Присядьте. Сколько вам лет?

– Двадцать один. – Ответил я, и он начал за мной записывать.

– Нам необходимо записать на плёнку все ваши воспоминания в хронологическом порядке, затем мы просмотрим её и выясним, какого человека или событие необходимо удалить.

Тут-то я всё понял. Они шарлатаны! Пока я продолжал покорно сидеть в кресле, товарищ «Склифософский» надел на меня холодный и тяжёлый металлический шлем. Не знаю, что лопнуло бы раньше: моё желание найти в этом событии какую-то малейшую логику или моя черепушка. Дальше всё как в тумане. Молчание продолжилось.