Стэнли Милгрэм - Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества

После удара в 165 вольт . Он там кричит. А тут еще много осталось. У него, наверное, сердце больное. Вы хотите, чтобы я и дальше его бил?

После удара в 180 вольт . Он не выдержит! Я не хочу его убить! Слышите, как он вопит? Он вопит. Ему не вынести! А вдруг с ним что-то случится? Я не хочу, чтобы ему там стало плохо. А он кричит! Вы меня понимаете? Я имею в виду, что снимаю с себя всякую ответственность! Ему там плохо! Он там кричит! А здесь еще слишком много осталось. Кто его знает – может, ему совсем плохо станет? Тут слишком много осталось. Я хочу сказать, кто будет отвечать, если с тем господином что-то случится?

[Экспериментатор берет ответственность на себя. ]

Ну ладно.

После удара в 190 вольт . Понимаете, он ужасно кричит. Послушайте сами. Ну, я даже и не знаю!

[Экспериментатор говорит: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали». ]

Да я знаю, сэр, но я имею в виду… ух… Он же не знает, на что подписался! А тут уже 195 вольт!

Удар в 210 вольт.

Удар в 225 вольт.

После удара в 240 вольт . Ой, нет! Вы имеете в виду, что я должен и дальше идти вверх по шкале? Нет, сэр. Я не хочу его убить! Я не буду ударять его током в 450 вольт!

[Экспериментатор говорит: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали». ]

Да я понимаю, но он там так кричит, сэр…

Несмотря на бурные многословные протесты, которыми испытуемый постоянно сопровождал свои действия, он до конца подчинялся экспериментатору и дошел до самого сильного уровня на генераторе. Слово и дело у него расходились самым любопытным образом. Хотя на вербальном уровне он отказывался продолжать эксперимент, его поступки полностью соответствовали приказам экспериментатора. Этот испытуемый не хотел ударять жертву током, для него это была крайне неприятная задача, однако он не сумел изобрести ответ, который освободил бы его из-под власти экспериментатора. Многие испытуемые так и не нашли специфической словесной формулировки, которая позволила бы им отказаться от роли, предписанной экспериментатором. Вероятно, наша культура не дает приемлемых моделей неподчинения.

Несколько неожиданным признаком напряжения были регулярно встречавшиеся приступы нервного смеха. В первых четырех экспериментальных ситуациях явные признаки нервного смеха и улыбок наблюдались у 71 из 160 испытуемых. Смех был совершенно неуместным, даже жутким. У 15 из этих испытуемых произошли полномасштабные приступы неконтролируемого хохота. В одном случае мы наблюдали такой сильный конвульсивный приступ смеха, что пришлось срочно прервать эксперимент. В постэкспериментальных беседах испытуемые всеми силами подчеркивали, что они не садисты и что смех не означал, что им приятно ударять жертву током.

В беседе после эксперимента испытуемых просили отметить по 14-балльной шкале, насколько они нервничали и были напряжены в момент максимального напряжения (рис. 4). Шкала была проградуирована от «полное отсутствие напряжения и нервозности» до «крайняя степень напряжения и нервозности». Подобного рода самооценка обычно бывает точной лишь до определенной степени и в лучшем случае дает лишь приблизительное представление об эмоциональной реакции испытуемого. И тем не менее, со всеми оговорками, видно, что распределение ответов охватывает полный диапазон, причем большинство испытуемых сосредоточено в центре и ближе к верхнему пределу. Дальнейшее разбиение показало, что подчинявшиеся обычно оценивали свою нервозность и напряжение в момент максимального напряжения несколько выше, чем непокорные.

Как можно толковать возникновение напряжения? Во-первых, оно указывает на наличие конфликта. Если бы единственной психологической силой в этой ситуации была тенденция подчиниться требованиям власти, все испытуемые доходили бы до конца, и никакого напряжения не возникало бы. Предполагается, что напряжение – это результат одновременного присутствия двух и более несовместимых реактивных тенденций (Miller, 1944). Если бы действовала исключительно сила симпатии и сочувствия жертве, все испытуемые спокойно отказались бы подчиняться приказам экспериментатора. Тем не менее, кто-то подчинялся, а кто-то сопротивлялся, и это часто сопровождалось крайним напряжением. Конфликт возникает между глубоко укорененным стремлением не вредить окружающим и такой же непреодолимой склонностью подчиняться властной фигуре. Испытуемый быстро вовлекается в дилемму глубоко динамического характера, и крайнее напряжение указывает на то, что оба противодействующих вектора весьма сильны.