Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

Как только размышление сделалось напряженным и глубоким, мимика становится почти исключительно отрицательной, точно будто бы вся энергия наша сосредоточилась в головном мозге так, что ее уже не хватает для сокращения небольшого числа мышц или хотя бы одной из них. В самом деле, при этом бровная мышца расслабляется, и взор блуждает, не останавливаясь ни на каком предмете. Мы смотрим то вверх, то вниз, но оба эти противоположные движения, в сущности, имеют одну и ту же цель – по возможности изолировать нас от внешнего мира. Дарвин, Дондерс и Грасиоле исследовали это явление, которое называется обыкновенно рассеянным взглядом. Заметим, однако, что трудно было бы придумать более неудачный термин. Мы называем рассеянным человека, не обращающего ни на что внимания, и вместе с тем говорим о рассеянном взгляде у того, кто погружен в глубокое размышление. И после этого мы еще восхваляем ежедневно достоинства словесной речи – этой бледной и неверной тени нашей мысли.

Чем напряженнее становится мысль, тем более слабеет иннервация лицевых мышц. При этом рот сначала бывает полуоткрыт, а потом и совсем открывается так, что, наконец, нижняя челюсть отвисает; лицо в этих случаях принимает, по-видимому, тупоумное выражение, и таким образом мы здесь имеем новый пример, служащий подтверждением того, что и в мимике крайности сходятся и смешиваются одна с другой.

Но лишь только мысль вышла из сферы мозговых центров, едва она стала проявляться в одном из своих могущественных центробежных токов, и особенно в форме речи, тотчас же мимика концентрическая превращается в эксцентрическую, и мы замечаем появление тех выразительных феноменов, которые были отмечены в нашей таблице под рубрикою сочувственных и чаще всего ритмичных движений членов.

С этих пор именно мы начинаем приводить в движение верхние члены тела и сопровождать мозговую деятельность жестами, которые могут быть весьма разнообразны по своей форме, но обыкновенно всегда стремятся придать мысли известный ритм, как бы отмечая, наподобие запятых и точек, наиболее выдающиеся части словесной речи. Никто в мире (по крайней мере, без особых усилий над собою) не мог бы говорить без жестикуляции, и множество красноречивых и страстных ораторов буквально задохнулись бы, если бы мы заставили их произнести речь, предварительно привязав их члены к туловищу. В этом мимическом аккомпанементе принимают участие даже нижние конечности, и есть люди, которые могут говорить или писать не иначе, как раскачивая ногами или выбивая одною из них такт.

Эта форма мимики резко отличается от той, которая состоит в ударении себя по лбу, в перебирании волос, в поглаживании подбородка или в почесывании носа. Весьма вероятно, что все эти движения имеют целью подействовать возбуждающим образом на головной мозг и облегчить его работу. Трение кожи лица могло бы привести к тому же результату путем поверхностного раздражения периферических нервов, ближайших к головному мозгу. Я тем более склонен согласиться с этим объяснением, что почесывают особенно часто волосистую часть головы и лоб, гораздо реже нос, щеки и подбородок. Доказательством того, что механическое действие на головной мозг может облегчать его работу, служит факт, что у многих людей мысль деятельно работает только во время езды в экипаже, верхом, или на лодке. Каждый головной мозг имеет свои индивидуальные особенности, а главная цель умственной мимики у всех людей состоит в облегчении работы головного мозга.

Если от анализа перейти к синтетическому изучению умственной мимики, то получится несколько картин, которые в своих различных выражениях представляют специальные виды мозговой работы. Вот главные из них:

Внимание

Размышление – уже рассмотренные при аналитическом исследовании

Созерцание

Воспоминание. Взгляд устремляется то вверх, то вниз, и глаза закрываются; при этом сильно трут себе лоб ладонью или различным образом ударяют по нему. В этом случае вполне очевидно, что толчками пытаются возбудить молекулярные движения головного мозга.

Работа речи. Лицо разгорается; глаза, шея, туловище, руки, пальцы принимают деятельное участие в мысли, выражаемой словами; известный жест то отмечает паузу и оттеняет мысль, то он выполняет роль хора древней трагедии. Речь является главным действующим лицом, а жесты – хором, который следует за мыслью, с тем, чтобы ее подкреплять и дополнять. Никто не может сделаться великим оратором, не умея хорошо управлять своими жестами, а у некоторых красноречивых людей жест выходит даже красивее и эффектнее самой речи. Несоответствие между жестом и словом самым неприятным образом выказывает посредственность ума, и часто его одного достаточно, чтобы засвидетельствовать, что речь заучена наизусть, но не продумана. Наоборот, у людей, трудно владеющих языком, жест слишком забегает вперед и как будто тянет за собою слово из тесной тюрьмы, где оно суетится и бьется, отыскивая выхода.