Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

Богатству мимики всегда соответствует известное совершенство анатомического строения. Мимика белого человека выше мимики негра, а мимика последнего выше мимики обезьяны, и потому именно, что мышцы лица оказываются более и более развитыми по мере перехода от человекоподобной обезьяны к человеку арийского племени. Весьма вероятно, что у некоторых великих драматических актеров и вообще у людей, умеющих мимикою лица подражать гримасам животных и самым разнообразным волнениям, существует более тонкое и более совершенное распределение работы, благодаря анатомическому устройству лицевых мышц. Вот что об этом пишет Бишоф:

У моей молодой шимпанзе, также как у орангутанга и гиббона, вокруг всей круговой мышцы век, мышц круговой рта и ланитной есть особые мышечные волокна, которым можно было бы дать такие же названия, как и соответствующим мышцам человеческого лица. Но такое тождество трудно доказать, так как упомянутые мышечные волокна вовсе не изолированы от прочих волокон названных мышц. То же самое замечается и у других обезьян, – и я полагаю, что это обстоятельство согласуется с прежним мнением, что человек отличается от всех животных, включая сюда и наиболее развитых обезьян, именно большим развитием и более совершенным обособлением лицевых мышц. Правда, обезьяны сильно гримасничают и выражают энергично на своем лице низшие страсти сильного желания и гнева; но мимика нашего лица, передающая верно и характерно все волнения и страсти, стоит настолько выше, насколько у нас развитие лицевых мышц совершеннее, чем у обезьян [48].

У наших домашних животных мимика также пропорциональна степени их смышлености: боров и осел имеют скудную мимику, а лошадь и собака – более развитую. Мы тем легче понимаем животных, а они нас, чем ближе они стоят к нам в анатомическом отношении. И это происходит с тех пор, как человек и звери стали жить вместе, потому что за много веков раньше, чем Дарвин признал нас собратьями их во имя морфологии, природа уже соединила нас в обширное биологическое и психологическое братство.

В предыдущей главе я старался привести к простейшим выражениям законы, управляющее мимикой, и начертать как бы азбуку мимики. Я, конечно, и не рассчитывал на то, чтобы определить все законы выражения; в остальной части этой книги я постараюсь только очертить главнейшими штрихами наиболее важные частности. Здесь же я желал бы кратко рассмотреть те три основных принципа, на которых основывается мимика по Дарвину. Эти три закона его, по моему мнению, не могут служить наивысшим показателем славы великого английского натуралиста. Но так как они изложены в бессмертной книге, подвинувшей значительно вперед исследования этого рода, то мы должны с ними ознакомиться и рассмотреть – в какой мере и каким образом они согласуются с естественными явлениями.

1. Первый закон Дарвина я выражу так: закон сочетания полезных положений. Некоторые сложные мимические выражения прямо или косвенно выгодны для известных состояний нервных центров. Когда такие же условия (со стороны нервных центров) возникают вновь, хотя бы и в слабой степени, повторяется та же самая мимика, хотя бы она в данном случае была и вовсе бесполезна.

2. Закон противоположности. Некоторые психические состояния сопровождаются известными привычными действиями, которые полезны. Когда нервные центры находятся в противоположном состоянии, является невольное стремление и к движениям прямо противоположным.

3. Закон действий, обусловленных самим устройством нервных центров, независимо от воли, а также, до известной степени, и от привычки.

При всем моем уважении к одному из великих наблюдателей и мыслителей нашего столетия, я нахожу эти три закона неудачно сформулированными и очень неясными. В этом случае Дарвин более чем где-либо обнаружил недостатки своего чересчур аналитического ума. Между тем, сколько людей полагают, что он был склонен к слишком обширному синтезу! Он и обширен, если угодно, но также обширен, как природа, для которой он был таким замечательным толкователем. Первый закон неясно сформулирован: мысль в нем сглажена, не резко очерчена. Что касается второго закона, то было бы проще сказать, что противоположные причины производят и противоположные действия, так как случаи кажущейся противоположности относятся к явлениям симпатическим. Третье же положение, если я не ошибаюсь, вовсе и не заслуживает названия закона. Сказать, что некоторые нервные токи идут в одном, а другие в другом направлении, – значит, ничего не объяснить. Утверждать, что удовольствие вызывает смех, а скорбь – слезы, значит утверждать очевидный факт, а не объяснять его.