Сергей Дружилов - Социально-психологические проблемы университетской интеллигенции во времена реформ. Взгляд преподавателя

Кафедры научного коммунизма чудесным образом превращаются в кафедры психологии и/или социологии. Работавшие на них кандидаты наук, защитившие диссертации по тематике псевдонауки под названием «исторический материализм» (иначе – «научный коммунизм»), теперь начинают считать себя «спецами» естественнонаучных дисциплинах, сводя их к «разговорному жанру». При этом специалистам с ученой степенью кандидата психологических наук (их к началу 1990 г. в стране было всего около 1,5 тыс.) на такие кафедры их старожилами («научными коммунистами») вход закрыт. Кафедры политэкономии – превращаются в кафедры общей экономической теории, менеджмента и т.д.

Именно из преподавателей «идеологических» кафедр (наряду с руководителями партийных и комсомольских структур вузов) вышли многие организаторы и руководители коммерческих вузов, руководители уже специальных кафедр во множестве экономико-юридических, – психолого-социально-гуманитарных и подобных вузов.

В университетах стало меньше штатных сотрудников профсоюзных организаций, работников отдела кадров, бухгалтеров и так далее – но не на долго. В дальнейшем вспомогательные отделы вуза и их штаты начнут множиться и приобретать вес и значимость, превышающую кафедральную.

Выживание вузов в 1990-е годы проходило по-разному. В некоторых университетах факультеты и кафедры приобрели большую самостоятельность. Оставшись без государственного финансирования, без партийно-идеологического контроля, преподаватели и научные сотрудники взяли значительную часть ответственности на себя. Значительно повысилась роль Ученого совета, а также Советов на факультетах.

Одной из стратегий выживания государственных вузов стало развитие коммерческих форм образования. Открывая новые, популярные специальности, а чаще – просто ускоренные формы подготовки на выпускающих кафедрах, их руководители рассчитывали за счет средств «платных» студентов улучшить ситуацию. И это направление приобрело весьма широкие масштабы – со столь же масштабными (но отсроченными) негативными последствиями, о которых уже говорилось в первой главе.

Вторая стратегия состояла в том, что некоторые факультеты и кафедры активизировали те научные исследования, которые могли получить поддержку от филантропических организаций. Стоит признать, что эти конструктивные меры мало где принесли свои плоды…

Университетская ситуация 1990-х характеризовалась и такой чертой, как наличие интеллектуальных свобод, широко воспринятых представителями всех факультетов. Отчасти такая атмосфера компенсировала падение

доходов, оказавшееся отличительной чертой жизни университетских ученых. Последовавшее затем установление новых форм авторитаризма в вузах стали означать непосредственное покушение на эти свободы.

Парадоксально, но и предшествующие, и сегодняшние реформы, несмотря на все различия эпох, имеют одинаковые корни. Первый – безграничная самонадеянность властных структур, их неспособность воспринимать любое инакомыслие. И второй – увы, малая востребованность выпускников вузов, по причинам, с одной стороны, дисбаланса номенклатуры их подготовки с потребностями реального сектора экономики, с другой стороны – в связи с низким качеством подготовки «нужны» экономике специалистов.

Все предпосылки деградации отечественной системы ВПО в постсоветский период были заложены ранее, еще в советское время, особенно в последние его 20 лет. Вместе с тем необходимо признать, что действия новой российской власти и социально-экономическое положение в России в 1990-е годы усугубили эту тенденцию.

Российское государство в отличие от советского, практически до 2000-х годов игнорировало проблемы российской высшей школы. Если в начале 1990-х годов такую позицию можно было объяснить необходимостью решения более неотложных дел задач политического и экономического реформирования общества (подобно поведению советского правительства в годы гражданской войны), то в дальнейшем для такого поведения нет никакого оправдания. Трудно не согласиться с Г.И. Ханиным, который связывает это с проявлением «вопиющей антиинтеллектуальности и недальновидности российской власти» [Ханин, 2008].